– Христа тоже распяли, но это послужило только на пользу
церкви.
– Возможно, – согласился князь. – Мне это тоже послужило на
пользу. Стало добрым уроком. Прививкой от республиканских
убеждений. Неизвестно каких глупостей я наделал бы, если бы
унаследовал трон с прежними убеждениями. Отдал бы власть торговцам,
лавочникам? Но нет. Более мещане не вызывают моего доверия. Они
переменчивы и легко жертвуют честью, когда приходится выбирать
между ней и собственностью. Они говорят о республике и вонзают нож
в спину тем, кто пытается её учредить. Я не хотел бы вручать судьбы
страны в столь ненадёжные руки.
– Не нравится буржуазия, сделай ставку на пролетариев, –
посоветовал Светлов.
– Шутишь?
– Отнюдь. Ты видел, как живут рабочие в Сормово? Нищета, грязь,
преступность. А ведь на них зиждется богатство страны. Дай им
больше свободы, достойный уровень жизни и ты получишь отменный
народ.
– Я получу революцию. Ещё более непредсказуемую, чем буржуазная.
Мысль о бунте не закрадывается в голову, когда там всё занято одной
лишь думой о хлебе насущном. Но стоит наполнить брюхо, получить
пару свободных часов и мысль пробуждается. И что там возникнет, я
предсказать не берусь. Ни Робеспьер, ни Бакунин, ни мы с тобой за
паровым молотом не стояли.
– Ты изменился больше, чем я предполагал.
Светлов и правда расстроился. Он конечно не ожидал, что
Константин устроит из княжества коммуну или что-то подобное. Но тот
не сделал вообще ничего.
– Тем не менее, мне дорога наша дружба, – сказал князь. –
Знаешь, Вяземский давно пытался получить санкцию на твой арест.
– Не удивлен.
– Я запретил ему заниматься фальсификациями и устраивать
провокации. Правда обещал, что если он докопается до подлинных
преступлений, то сможет посадить тебя и не услышит от меня
возражений.
– Мне следовало поступить точно так же?
– В смысле?
– Собрать всех местных революционеров и объявить: ничего, мол,
личного. Пусть князь и стоял с Бакуниным на баррикадах, но если
будет покрывать кровопийц, то достоин покушения – идите и
взрывайте…
Князь рассмеялся.
– Ты же бросил революцию. Мне докладывали.
– Я бы мог сделать исключение.
Константин поднял руку, подозвал жестом слугу и шепнул ему
что-то на ухо. Тот поклонился и вышел за дверь. Князь налил себе
вина из графина, пригубил, кивнул с одобрением.