Вот уже и ветки хрустят, не иначе тварь зубастая подбирается, добычу чует. Глазки закрыл Еремей, погибель неминучую ожидая, с жизнью совсем уж распрощался. Лежит, трясётся, как листок осиновый, всё, думает, кончается жизнь, толком не начавшись. И слышит вдруг над головой сердитый женский голос:
– Это кто это у меня тут бревном валяется? Травку мнёт, пройти не даёт? Быстро сказывай, кто таков и чего в лесу моём забыл?!
С перепугу сразу вскочил Еремей, глаза вытаращил. Глядь – стоит перед ним тётка, с виду обыкновенная, юбка на ней с каймой, кофта с вышивкой, платочек нарядный шёлковый на голове повязан. Лет бабе ни много, ни мало, не девица красная, но и не старуха старая. Видом пригожая, только глаза, чёрные, глубокие, словно насквозь прожигают, аж мурашки здоровенные по телу побежали.
– Еремей я, тётенька! – еле выговорил скиталец бедный. – Из дому родимого братец с женой меня выгнали, деваться боле мне некуда. Шёл я, шёл, да сюда нечаянно зашёл. А вы-то кто, тётя?
– Племянничек нашёлся! – фыркнула баба насмешливо и огорошила: – А колдунья я здешняя, ведьма Глафира.
Тут уж душа у Ерёмы и вовсе в пятки ушла. Эвон как, на ведьму напоролся. Это, пожалуй, пострашней медведя будет. Вот где ужас-то! А ведьма, знай, глазищами буравит, вопросами пытает:
– И за что же тебя, сердешный, из дому-то попёрли? И что ж другой дом себе не построишь, по лесу без дела шатаешься?
Всё, как на духу, рассказал Еремей, во всём признался. И что делать ничего не умеет, и что неохота ничего делать-то, поведал.
– Вот значит как! – сдвинула сурово тёмные брови Глафира. – Лодырь ты, выходит, и никудышный человек! Мне такие ни к чему, у нас в лесу все при деле. В жабу, что ли, тебя превратить? Будешь комаров изводить, аль цапле на обед сгодишься. Всё польза!
– Не надо, тётенька! – слёзно взмолился Еремей. – Не надо в жабу!
– Так на что ты ещё годишься? – всё ещё сердито спросила ведьма. – Ни толку от тебя, ни проку, не мужик, а видимость одна.
– Я исправлюся! – бухнулся Еремей на колени. – Честное слово!
– Ты клятвами-то не разбрасывайся! Слово дать легко, да сдержать непросто. Ладно уж, попробую поверить. Поживёшь у меня пока, делать будешь всё, что велю. – Тут голос Глафиры зазвучал совсем зловеще: – А как услышу «неохота», вмиг превращу, нет, не в жабу. В кабана. Понял? В ка-ба-на!.. Видно ты, как и он, только жрать да спать горазд.