Необычайно выразительные глаза, очень стильно остриженные густые черные волосы и точёная фигурка; любовь к литературе и живописи, к лошадям и театру, к изысканным нарядам и балам – у Дии было всё это и гораздо больше. Она явилась для меня живым олицетворением далёкой, дивной, мною никогда не виданной Вены начала двадцатого века; той самой, в которой
– элегантно одетые дамы заполняли залы Венского психиатрического общества, чтобы послушать лекции входящего в моду Фрейда, а Шницлер отважно бился за постановку своего скандально прославившегося «Хоровода» и не знал ещё, что битва эта будет продолжаться восемьдесят лет и что лично ему до победного конца дожить не придётся;
– Климт, потрясенный красотой Женщины с большой буквы, превратил её в живописный символ своего времени, а Шиле основал свою «Группу нового искусства», утверждая, впрочем, что никакого нового искусства не существует, поскольку искусство – оно одно, вечное;
– в знаменитых венских кафе выпивались неслыханные доселе количества кофе и лёгкого вина; освещенные мягким опаловым светом ламп Тиффани лица женщин отражались в кривоватых, украшенных цветочным орнаментом зеркалах входящего в моду югенд-стиля, а неудобные на вид кресла повторяли своими изысканными изгибами линии женских бёдер. Мужчины потрясённо взирали. Женщины болтали, добавляя постепенно к стандартной немецкой формуле трёх К (Küche, Kinder, Kirche) свою собственную, четвёртую – Klatschen;
– «Secession» гневно протестовал против всех существовавших доселе архитектурных стилей, вместе взятых и воплотил себя в камне в своём новом югенд-стиле, а острые на язык венцы немедленно обозвали украшенный золотыми листьями купол здания капустной головой;
– шаловливый югенд-стиль, как бы предвидя кратковременность своего существования, стремился украсить имперскую грудь столицы на свой манер, а надменная красотка Вена с любопытством разглядывала свои новые украшения – вокзалы, церкви, почты, виллы, кафе – и милостиво их принимала.
А ещё кругом звучала музыка. И юный кавалер с серебряной розой бесстрашно мчался навстречу своей новой любви, и бурлила венская кровь, и подмигивала весёлая вдова, и Штраус отбивал такт. И кружились, кружились на балу пары под звуки новых, только что написанных вальсов…
Правила тем венским балом женщина – не та, упаси Боже, суфражистка в синих чулках, боровшаяся за женское равноправие, а Прекрасная Дама, к ногам которой припадали восторженные почитатели…