Любое учение, признанное ересью,
любой местный божок, любая бабка, кроме лечения коров занимающаяся
чем-то еще – вырубались, сжигались и забивались насмерть.Освальду
уже доводилось слышать про кровавых псов, давивших инакомыслие и
уничтоживших великие культуры, спаливших дотла чудесные образцы
архитектуры прошлого. В основном так-то вот рассуждали зажравшиеся
и богатые жители крупных городов, замков с целыми стенами и
владельцы родословной длиною поколений в десять, самое
малое.
Там же, где охотник за головами проводил времени куда
больше, на разбитых временем и очередной войной старинных мощеных
дорогах, торговых путях, проложенных тысячами колес и копыт, едва
заметных тропах и тропинках, за невысокими частоколами глухих
деревень, в полуразрушенных небогатых поместьях и городках, где
пьяная драка становилась побоищем, думали иначе. И говорили
тоже.
Здесь хорошо знали цену ночной
тишины, спокойствия и страха, продирающего до костей, лишь на землю
спускается темнота. Тут не вспоминали о красоте статуй в
Твинн-Эйле-Блоод, земле квельдов, пропавших в одну неделю. Нет-нет,
жители лощины, освобожденной от вековых зарослей черных вязов,
лежащей у подножья Синих гор, до сих передавали тихим шепотом
другое.
Про костры, поднимавшиеся огнями до середины деревьев,
костры, наполняющие округу запахом паленой кожи и волос,
сладковатым ароматом печеного человеческого мяса. Про
сетку-покрывало, скрывающую, до поры до времени, темную бронзу
фигуры Эйле, матери и супруги богов-близнецов. Покрывало менялось
каждое солнцестояние, а надлежало его делать из волос девушек,
чистых и нетронутых. Причем волосы должно было снимать вместе с
кожей… и на живую.
А сам он, после тварей Волчьих оврагов, Мясника и
встреченного подменыша троллей, как-то незаметно занял сторону тех
самых кровавых псов. Все просто и незамысловато, на самом-то деле.
Люди, пусть и не все, были охотнику за головам ближе и дороже. Вот
потому Серый, старый-добрый и уже уставший его жеребец, неторопливо
шел вдоль постоянно видимой серо-зеленоватой полоски
моря.
В этих краях Освальд еще ни разу не работал. Хотя многое и
казалось знакомым. Свежий, чуть горьковатый воздух с моря,
неприятный запах от груд рыбьей требухи, гниющей у сараев для
разделки и засолки. Крепкие, кряжистые люди, безусые мужчины с
широкими бородами, полощущими по ветру. И женщины, широкобедрые, с
сильными руками, в штанах из рыбьей кожи под теплыми шерстяными
юбками. Высокие сапоги и широкополые, низко надвинутые шляпы у
каждого и каждой, нож на поясе, шрамы от крючков, лопнувших сетей и
ударов морских обитателей на лицах, выдубленных ветром, солью и
морским солнцем.