- Наше дерево. – Айна показала на
прячущегося среди густых зарослей кряжистого великана, раскинувшего
в двух человеческих ростах над землей сразу три толстенные ветви. –
Тут остановимся. Идти опасно, выйдем с рассветом.
- Экая честь, - проворчал Чихъ, - надо же, ночное дерево
манку.
- А ты и не знал, глупый старый Лис? – поинтересовалась
Айна. – А-а-а, ты тут был и не понял. Аяяй…
Что сделала тиллвег? Освальд не понял. Просто сверху вдруг
опустилась прочная веревка с узлами. По ней пришлось подняться
наверх и оказаться на развилке дерева, превратившейся в боевой
пост. Так и есть, вон там, сплетенные из какой-то коры, стоят узкие
высокие сосуды с водой, вон там, прикрытые чем-то вроде плетенки из
листьев, запас стрел. Айна кинула ему круглое и пряно пахнущее, так
и зовущее откусить. Этим Освальд и занялся, глядя на тиллвег,
занятой еще чем-то непонятным.
Вниз, повинуясь трущимся ладоням, сыпалась едва заметная
пыль, рассеивающаяся по часовой стрелке. Странно… но и тиллвег не
молчала, двигала губами, неслышно повторяя скороговорку на своем
языке. Чихъ, глянув вниз и вытирая мокрую от пота грудь, крякнул.
Было с чего.
Гьюффель, росший в полном беспорядке, тянулся к ночному
дереву, сплетался, замыкая ствол в кольцо, выпускал иглы.
- Можно поспать. – Чихъ довольно оскалился. – Мне нравится в
гостях у манку.
- Спи. – разрешила тиллвег. – Завтра будет очень сложно. И
страшно.
- Эт верно, - согласился дед, - я спать. Красавчик, если она
потянет тебя с собой, не отказывайся. Говорят, у манку не как у
обычных баб, а попер…
- Язык отрежу.
Чихъ фыркнул, устроился удобнее, завернулся в свой драный
плащ-невидимку и пропал, затих, растворившись в густой темноте.
- Наелся?
Точно, наелся. Освальд сам не заметил, как съел очень
вкусный колобок. Вода в туесах оказалась прохладной и…
вкусной.
- Пойдем со мной. – Тиллвег показала кулак куче тряпья с
именем Чихъ. – Надо кое-что объяснить.
«Со мной» оказалось наблюдательным гнездом, свитым из
когда-то молодых и гибких ветвей на одной из торчавших в сторону
больших. Сесть Освальд смог сразу, даже не ерзая, как под него
делалось.