– Вера, как бабочки переедут?
– Ты их в террариумы загрузил.
– Я про то, как поездку перенесут.
– Отлично перенесут.
– У меня голова болит, а тебе ничего страшного.
– Верунчик… Сейчас таблетку принесу.
Он налил воду в стакан, выскреб таблетку из стандарта, осмотрел осиротелую, разрушенную отсутствием привычных вещей обстановку кухни, заметил старенький, от старости модели неказистый ноутбук.
«Ага, его на коленях перевезу. Две страницы написал. Пишу по две в день A4. Завтра дальше. Звуки, тараканы – благодатная тема, про людей сложнее, только о них одно подумаешь, они другое вытворяют. Особенно про красивых женщин сложно. Вот не зря Толстой не любил красавиц, может их боялся. Красавица она, как ей жить?»
Размышляя, он складывал в сумку ноутбук.
«По – толстому, прыгни-ка, красавица, под поезд, и рассчитай хорошо, куда прыгнуть, в середину, между вагонами, чтобы надежно, умри сама. По Пушкину Татьяна романтичная мечтательница, творение Толстого – это Наташа. И пошло-поехало. Девушки то образ Татьяны пытаются скопировать, то Наташу обезьянничают. Она вся такая живая, настоящая, Наташа, не то, что холодная красивая Элен.
Красиво это значит холодно у него. Попрыгунья с придурью это тепло, настоящая женщина. Ведь таких не бывает, он придумал, они придумали, сочинили свой женский идеал. Но как модно придумали. Ведь сколько лет женщины подражают!»
У подъезда стояла Вера, он протянул крупную белую таблетку.
– Возьми Верунчик, да, и запей.
– Я позвонила, бабочек повезут в отдельной легковой машине, с большим багажником.
Он улыбнулся ей, как простой обычный человек, радуясь воскрешению погибших друзей.
– Мои бабочки живы. Вера, а я про Толстого все думаю.
– Толстому ты не конкурент, – отметила жена.
– Согласен. Не конкурент. Я живой ещё пока.
Звенело дрожание тонких травин, он положил в рот тонкими пластиками нарезанную резинку, в глотке прохладно.
– Жвачку будешь?
– Давай, пожуём.
Вскоре их довезли до места. Светом фонарей некоторые деревья освещались сильнее. Ствол яблони в бледную крапинку, по цвету напоминал берёзку, раскрашенный природным живописцем.
На ощупь ствол оказался очень шершавым, неприятным, как неизвестный заморский фрукт.
Выгружали всё до последнего, включая мебель и тяжеленную чугунную ванну. Всегда трезвые громко переругивались.