Если что и примиряло Фёдора Макарова с действительностью, так это невероятная природная красота Восточных Саян. И каньон Ершак был в этом смысле настоящей жемчужиной. Горы раздвинули здесь свою неприступную гряду, смягчили суровость очертаний и образовали укрытый от глаз уголок, где цветы и листья были девственно чисты, молодая трава стлалась, как бархат, а неширокий ручей умерял свой быстрый бег, разливаясь тихой заводью. По одну сторону заводи небольшая лужайка сбегала к самой воде, заканчиваясь зарослями стелющегося тальника и серебристого душистого узколиста. Свежая травяная зелень лужайки пестрела яркими пятнами цветочных островков – тысячи головок лилово-синего прострела перекликались с огненными венчиками жарков и нежными белоснежными анемонами с запахом сладким, как сама весна. Другой же берег ручья отлого поднимался ввысь и упирался в скалистую стену, покрытую, словно ковром ручной работы, редким многоцветным, узорчатым лишайником. Дальше за каньоном поднимались холмы, высились горные кряжи, простирались широкие, поросшие соснами предгорья. А на горизонте, там, где в солнечных лучах сияли вечные снега, вздымались каменные исполины – знаменитые Манские Столбы, чьи невероятные формы, напоминающие причудливых зверей из волшебных сказок, вызывали восторг, трепет, мистическое настроение.
И разнообразные, замешанные на мистике, чувства, действительно охватили Фёдора Макарова, когда его взору отрылась панорама каньона Ершак. Но эти чувства были вызваны отнюдь не природными красотами, а тем, что из-за большой скалы, похожей на вставшего на задние лапы медведя, поднимался столб густого чёрного дыма – там явно догорали обломки то ли вертолёта, то ли легкомоторного самолёта, а на покрытой цветами лужайке, чуть поодаль друг от друга, лежали два великолепных кейса, предназначенных для перевозки денег. Фёдор сразу это понял, хотя раньше никогда таких кейсов не видел.
Не веря своим глазам, он зажмурился и помотал головой, затем огляделся и увидел себя в самом центре безлюдья. Кругом, насколько хватало глаз, гряда за грядой высились горы. На востоке главный хребет горной цепи словно упирался своими белоснежными пиками в небо. На севере и юге отчётливо различались сплетения горных кряжей, вливавшихся в главное русло этого океана гор. К западу волны хребтов спадали, отступая гряда за грядой, сливаясь с округлыми холмами предгорий, а те в свою очередь как бы таяли, сбегая в долину к руслу реки Маны. И в этих величественных просторах ничто не напоминало о людях или о творениях их рук – ничто, кроме столба дыма за скалой и двух лежащих на дне каньона кейсов, предназначенных для перевозки денег.