— А ты не догадываешься? — в другой раз он бы
точно не стал излагать детально — кому охота рассказывать, как
сотворил явную глупость? Но сейчас главное было — свернуть разговор
с опасной темы. — Говорю же, я мелкий тогда был еще. Дурной.
Скальных тропок в окрестностях не водилось, так что засаду я
устроил на яблоне. Подкараулил дядьку, ну, и сиганул с ветки ему на
спину. Скрутили меня в момент, — он невольно фыркнул, вспоминая, и
прибавил честно: — Но мне еще здорово повезло, что дядька меня
заметил издали, а то ведь и шею свернуть мог.
— Вот уж правда! — в голосе Морои слышался
едва сдерживаемый смех. — А остальные? Ты ж говоришь, вас там целая
ватага была?
Штефан развел руками.
— А остальные отсиделись по кустам. Тут я тоже
маху дал. Не подумал, что у деревенских просто духу не хватит на
дядьку лезть. Хотя их не спасло. Прилетело всем. Мне — за то, что
не сумел как следует замаскироваться, за неверную оценку
противника, за постановку отряду заведомо невыполнимой задачи, за
пренебрежение к опасности для солдат и за то, что не сумел добиться
выполнения приказа. Остальным — за то, что по кустам прятались.
Дядька им так и сказал, дескать, хотите в войну играть, так если
командир приказал — выполняйте. И если уж ввязались, нечего труса
праздновать. Мол, на войне новобранцы, было дело, турок за чертей
принимали, и ничего, стреляли, а не крестились. А раз операцию мы
провалили, значит, попали в плен и будем отрабатывать. Вот неделю
побелкой коровников и занимались все вместе.
— И сбежать не попытались? — улыбнулся
Мороя.
— Сбежишь тут, как же! — невольно фыркнул
Штефан, но Мороя ему не поверил:
— Неужто офицер вас, обалдуев, еще и
караулил?
— Да нет. Просто пообещал, что, если кто будет
отлынивать, все остальные будут еще неделю прочие сараи красить. А
дядька слово всегда держал, так что... Да и чего уж там,
заслужили!
Штефан мотнул головой, словно это могло помочь
отогнать назойливые мысли. Зарекался же! Только вот попробуй не
думать, когда при рассказе в памяти само всплывает...
Жаркое летнее солнышко, припекающее спину.
Стена того самого коровника, высокая, без лестницы до верху и не
доберешься, а пока доберешься — перемажешься по уши. Запах гашеной
известки, белые полосы от кисти и досада, что побелка ложится
неровно.
А потом, к вечеру, попытка отмыться. Льющаяся
на затылок холодная колодезная водичка и ворчание дядьки: