— Да какой ты боярин! Разве бояре коровники
белят? — рассмеялась Фатьма. — Был бы ты боярином — я бы тебя и
вовсе не любила, они все капризные и противные.
Штефан обычно терпеть не мог, когда она так
небрежно поминала при нем свое прошлое, но тут готов был от души
согласиться. Уж насчет капризов — точно! А ведь подумать, если б не
Тудор...
Он поежился. Что тогда пытался запретить ему
приставленный к малолетнему боярскому сыну Петру, забылось начисто.
Но вот свою попытку дать пощечину дерзкому слуге — как же, он ведь
тут боярин, ему все можно, — он запомнил на всю жизнь. Как и
презрительный и хлесткий, словно удар нагайкой, взгляд Тудора, и
брошенное холодным тоном: «Нравится унижать тех, кто не может
ответить? Ты меня разочаровал». Штефану поначалу даже не верилось.
Дядька же никогда на него не сердился, ну так, чтобы надолго и
всерьез. Только следующие дни как он хвостом ни ходил, как ни
ластился, как ни пытался заговорить, его будто не замечали. За три
дня вовсе извелся и к ночи не выдержал, обмирая от ужаса, — вдруг
не простит? — бросился извиняться... И разревелся позорно от
облегчения, поняв, что дядька уже не сердится, вцепился — не
оторвешь, и, кажется, так и заснул, не переставая икать и
всхлипывать. По крайней мере, когда мама с утра пришла его будить,
он начисто не помнил, как оказался снова в своей кровати...
Маленький он тогда был, глупый! Хотя и
постарше стал — все равно, для него ничто не было хуже, чем
неодобрение дядьки...
Отгоняя внезапную тоску, Штефан улегся головой
Фатьме на колени.
— Расскажи, за что ты меня любишь.
Она насмешливо изломила бровку.
— А как тебя не любить, когда ты такой
славный, как теленок ласковый?..
— Ну, знаешь ли, — возмутился Штефан и
попытался сесть, но она перехватила его за плечи.
— Ну, не сердись, джаным(*), не буду больше
смеяться. Но все равно ума не приложу, нешто тебе здесь лучше, чем
в боярском доме?
— А тебе? — невольно возразил все еще
обиженный за «теленка» Штефан. — Ты ведь тоже коз не пасла в
жизни!
Фатьма нахмурилась, опустила длинные
ресницы.
— Думаешь, у невольницы жизнь хорошая?..
Работать — ладно, когда хорошо работаешь, освободят и приданое
дадут. А вот если тебя бей-эфенди(*) в гюзидэ(*) выбрал, то не так
посмотришь только — запрут или прибьют!.. — она зябко передернула
плечами. — И ханым(*) не угодишь никак, вечно она недовольна, а
потом еще и продать норовит, как корову какую. Я и сбежала — лучше
на свободе коз пасти и сухие корки глодать, чем вечно бояться и
попреки слушать. Иншалла(*)!