— Я не от места... — едва слышно пробормотал
Штефан, совсем понурившись. — Я... так рад был бы... — и выпрямился
все-таки, явственно переламывая себя. Сглотнул, вытянулся во фрунт
и щелкнул каблуками. — Виноват, капитан, больше не повторится!
— Что не повторится-то? — невольно усмехнулся
Симеон. — По какому нынче поводу я тебя в Клошани-то отсылать
стану? И слуджера за тебя просить, если что с твоей родней не так,
не с чего, потому что не наш ты вовсе. Поехал бы с Йоргу — куда с
добром, уж делом доказал, что ты с нами, а не с родней со своей,
чтоб ее черти взяли. А уж слуджеру нашему люди нужны, и он за своих
горой встанет, так что нечего тебе бояться было бы...
Парнишку стало жаль: враз угас, покраснел,
будто не Подсолнух вовсе, а скорее помидор, слезы на глаза
навернулись. Но стоять остался навытяжку, задрав подбородок и
только часто хлопая ресницами и крепко сжимая губы.
Симеону в который раз понравилось это
безудержное гордое упрямство. Ведь умный же, чертяка, не может не
понимать, что сглупил невероятно, упустив случай. Но и сам Симеон
хорош — можно было бы раньше догадаться! Столько времени парнишка
на глазах, а что он по сю пору боится до смерти, не разыщет ли его
родня, — не додумался.
— Ладно, парень, — сказал он по-прежнему
сурово. — Хотел я тебе доброе дело сделать, да и знания твои
уважить, но ты моей помощи не принял. Значит, теперь обычным
новобранцем числиться станешь, как все тут начинают. Будет у меня в
отряде место свободное — в общем порядке предложу вписать, если
себя до того времени покажешь хорошо. Но уж тогда откажешься — не
обессудь, кошт у нас казенный, нахлебников не кормим. Да и нечего
лишним людям на заставе делать, мы все-таки здесь службу нести
поставлены. А если и дальше чудить будешь, у меня с такими разговор
короткий — пинком за двери. Ясно?
— Ясно, капитан, — с внезапной готовностью
откликнулся Штефан.
— Ну то-то. Теперь уж сам решай, — смягчился
наконец Симеон. — А за кобеля Михаевского получи неделю в кашеварах
вне очереди.
— Слушаюсь! Разреши идти?
— Иди, — Симеон махнул рукой и невольно
улыбнулся, глядя, как Штефан печатает к двери четким строевым
шагом.
У дверей паршивец сделал полуоборот налево,
распахнул дверь и едва ли не кубарем полетел по лестнице, похоже,
совершенно счастливый. Эх, Подсолнух бедовый, получил нагоняй — и
успокоился...