Бои тогда шли уже за Дунаем. Точно, так и было
— дядька рассказывал про дело при Фетислане, и Штефан снизу вверх с
восторгом смотрел на орден на черно-красной ленте под воротником
мундира. И удивлялся, почему у матери вдруг стали такие печальные
глаза, — это ведь настоящий подвиг, вступить в сражение, не
дожидаясь подкреплений, и продержаться... Машинката долго и
серьезно разглядывала блестящую звезду, потом потянулась потрогать,
и мама снова заулыбалась.
Кто-то из стариков остановил музыку и пляски.
Над хутором в вечернем небе загорались крупные звезды — пора было
вести молодых. Подошли Симеон со Станкой, Михай, гости
зашушукались. Сейчас посыплются самые доброжелательные советы
пополам с препохабнейшими шутками. Макарко испепелил Штефана
предупреждающим взглядом, но Штефан острить и не собирался. Только
почтительно, как боярыне, поцеловал Анусе руку и со всей силы
шарахнул друга по спине. Кажется, Макарко был ему благодарен за
сдержанность.
А в голове по-прежнему всплывали картины из
далекого прошлого...
Свечи почти совсем оплыли в бронзовом шандале
на столе, когда дядька вдруг оборвал рассказы и строго отослал
Штефана спать. Сестренка уже вовсю посапывала, уткнувшись носом в
сукно мундира, но Штефан, соскучившийся и взволнованный беседой про
настоящую войну, открыл рот для возражений и просьб. Мама протянула
ему руку, подзывая к себе, потом встала, осторожно забрала у дядьки
крепко спящую Машинкату.
— В самом деле, пора, Штефанел. Идем, —
обернулась к дядьке: — Я скоро вернусь. У тебя ведь есть еще
какие-то вести?
Тот кивнул с тяжелым вздохом.
— Есть, конечно, иначе бы не вырваться, — он
вдруг опустил руку Штефану на плечо и сказал очень серьезно: — Имей
в виду — ты меня здесь сегодня не видел.
— А...
Дядька в ответ заговорщицки подмигнул:
— Военная тайна.
Прямо над ухом Штефана вдруг заорал в полный
голос Гицэ, требуя отвязаться от молодых со славословиями и
отправить наконец людей спать, а то и толку не было жениться.
Штефан вспомнил сегодняшнюю венчальную службу,
старенького и согбенного батюшку, сонно частившего: «Сего бо ради
оставит человек отца свою и матерь, и прилепится к жене своей, и
будет два в плоть едину: и яже Бог сопряже, человек да не
разлучает».
Зябко повел плечами. Ведь понятно же, чего
ради тогда, в Крайове, его спать выставили!.. Правда, грех там или
нет, но уж про военную тайну просто так шутить бы дядька не стал
никогда в жизни. Но все-таки... Все-таки!.. Ведь венчанной женой
была мама, чужой женой. Яже Бог сопряже, человек да не разлучает...
Как же так?