Он даже остановился, пропуская мимо себя
хохочущих парней и девок, провожавших молодых до крыльца. Макарко
подхватил невесту на руки, и Михай растроганно утер бородищу — так
светло и счастливо улыбнулась Ануся жениху. Нет, уже законному
мужу!
Законным мужем матери был Николае, но она
никогда ему так не улыбалась.
— А до свадьбы-то они не больно-то и ждали, —
прошипел рядом старый Йона, и Штефан с трудом удержался, чтобы не
дать завистливому старику в зубы.
Ну не ждали, и что?! А кому с того плохо? Кто
знает, сколько Макарке с Анусей своего счастья ждать, если б не
отважились! Оно, конечно, до свадьбы грех, как батюшка говорит. Да
только таких грехов за каждым на заставе... У Гицэ вон и вовсе —
как на бродячей собаке блох. И не только тех, что без венчания. Это
подле заставы он не шкодить старается, а по дальним деревням — ой,
не один мужик по его милости обзавелся ветвистым украшением! Да что
там, сам грешен. Штефан вспомнил Фатьму, лукавые глаза и нежные
руки, разбросанные в стороны по сену, шорох дождя за стогом. Но
Фатьма — турецкая наложница — свободна, и сам он свободен от любых
клятв и обещаний! И Макарко с Анусей никого не обманывали. А
мама?
Молодые скрылись в доме. По рукам мужиков
снова пошли кувшины и кружки. Бабы затянули что-то
печально-слезливое, на прощание с девичьей долей.
А разве у мамы был выбор? Даже будь она
свободна? Родовитая княжна — и крестьянский сын в мелком боярском
чине, будь он хоть трижды героем войны. Немыслимо. Развод — тем
паче! Высший свет, скандал... Но ведь нарушение клятв данных у
алтаря. Обман.
Штефан принялся потихоньку выбираться из
толпы, даже умудрялся ловко отшучиваться на здравицы молодым.
Опрокинул по дороге остатки сливовицы из кувшина на столе, добрался
до коновязи.
Гнедой липпициан, соскучившись, полез тыкаться
мордой в грудь и всхрапнул недовольно, учуяв винный запах.
— Ну, набрался я, и что? — буркнул ему Штефан,
отвязывая чомбур. Потрепал гнедого по шее. — Тебе-то хорошо,
никаких сложностей.
Что-то такое говорил сердечный друг Лайош,
когда они тайком читали романы вместо заданного урока, попались и
угодили вместе на гауптвахту. У Лайоша была великолепная память, он
жмурился от удовольствия, цитируя наизусть прочитанное. А говорили
они именно о церковных обетах...
Штефан остановился и покачнулся, потому что
мысль ударила в голову, как обух топора. Кажется, это Дидро сказал:
«Обет целомудрия означает обещание богу нарушения самого мудрого и
могущественного из его законов»(*). Именно про романы Дидро писал
когда-то Штефан Тудору из Вены, точно зная, что дядька разделит его
восторг, ведь Тудор никогда не обязывался клятвой ни быть лентяем и
вором, ни отказываться от свободы... И это письмо, среди прочих,
прочел Николае. Еще бы он не набросился на «вредоумные книги»!