Штефан мотнул головой.
— В Академии все больше учили ядрам не
кланяться. Дядька ругался даже, что полезного не говорят, вот сам и
рассказывал. И про то, чем набеги от сражений отличаются — тоже.
Так что не думай, капитан, я в дурное благородство играть не стану.
Понимаю, что мы завтра эту сволочь убивать будем, из засады, со
спины — уж как получится. Если повезет. А если не повезет, убивать
будут нас.
— Еще б понимал, что дурное бахвальство до
добра никого не доводит, — проворчал Симеон, понемногу остывая. —
На рожон лезть не след! На первый бой тебе задача — в строю
остаться, понял? Своих с чужими не попутать, приказ ушами не
прохлопать, оружие не растерять и ноги не переломать. Воевать потом
станешь, когда первый бой переживешь. Ясно тебе?
— Ясно, капитан, — совсем тихо ответил
Штефан.
— А если тебе свербит подвиг совершить, так
хоть про дядьку бы подумал, — встрял вдруг Мороя. — Тебя послушать
— не всякий батька так с родным-то сыном нянчится. Много ему
радости будет, если ты по дури поляжешь?
После слов Морои Штефан вконец сник.
— Капитан, я того... — он запнулся, так и не
поднимая глаз, бочком принялся выбираться из-за стола. — Пойду...
Ружья отстрелять надо, пока дождик перестал.
Мороя проводил парнишку взглядом, покачал
головой. Симеон тоже вздохнул. Может, и не стоило его так
чихвостить? Что Подсолнух болтает и хвастается — дело обычное, а
так то парнишка толковый, надежный. Только вот что поделаешь с
памятью? Молодые лица, веселые голоса. А после боя — груда
неподвижных тел под окровавленными плащами... Когда ж это было?
Перед самым перемирием. День расселяли новобранцев, раздавали
припасы и проверяли амуницию, а ночью налетели янычары... Отпевать
взялись — а половину и не опознаешь, потому как за день и имен не
запомнили. Тудор тогда велел всех убитых в одном месте собрать и
бросил батюшке вчерашние списки — читай, мол, подряд, не
ошибешься...
— Ты все верно сделал, капитан, — Мороя весело
потрепал его по плечу. — И остальным тоже послушать не вредно, а
то, может, кто позабыл!
Пандуры добродушно засмеялись, и у Симеона
чуть-чуть отлегло от сердца. Отвык, раздобрел на мирных харчах, вот
тревога и заела. А коль это не просто тревога, а чутье солдатское
на неприятности — ладно, все под Богом ходят! Разве жалко, что со
Станкой не попрощался, а уж своих ребят он поберечь постарается.
Хорошо, хоть Макарко на заставе останется, Анусе-то в глаза глядеть
— лучше самому в землю.