Штефан окаменел.
— Мне в Клошани... не по пути, — прошептал он,
чувствуя, что вот-вот разрыдается.
— Ладно, — отмахнулся Петру и вдруг схватил
его за руку и притянул к себе. Торопливо перекрестил, поцеловал в
лоб и отпихнул, когда гнедой затанцевал с испугу. — Господь храни
тебя, дитятко, ох, до седьмого колена грехи отцов... Постой, боер,
шапку-то забыл!
Штефан не выдержал. Дал гнедому шенкеля так,
что тот взвился, с места дернул в галоп и помчался знакомыми с
детства тропинками туда, где уже стремительно укатывался за горы
алый круг вечернего солнца.
На ночевку он остановился, когда уже давно
стемнело. Просто свернул с дороги к ближайшей рощице. И то лишь
потому, что гнедой притомился, и надо было дать ему роздых,
напоить, обиходить. А то бы так и несся, даже не разбирая куда,
лишь бы подальше.
С конем в поводу Штефан плутал по опушке
рощицы, выпугивая из травы сонных жаворонков, пока не наткнулся на
говорливый ручеек. Гнедой жадно пил, и Штефан встал рядом на колени
— смыть дорожную пыль, заскорузлой коркой высохшую на лице вместе
со слезами. Он и не заметил, что почти всю дорогу проплакал. А
может, это ветер выдавливал слезы?..
От холодной воды заломило зубы, и когда Штефан
привязал коня на выпас, то уже чувствовал озноб. То ли усталость,
то ли нервы сказались... Хорошо еще, ночь выдалась лунная, не
пришлось совсем впотьмах шишки набивать, пока сушняка на костер
набрал. А когда полез в сумку за спичками, припасенными еще с Вены,
обнаружил там каравай хлеба, кусок солонины и даже завязанную
узелком чистую тряпицу с солью, которых он не брал.
Видно, Петру сунул, благослови, Господь,
добрую душу.
Пока занимался конем и обустраивался, еще
получалось не думать, а вот теперь — накатило. От хлеба тянуло
вкусным домашним запахом, и в горле снова встал комок. Еще утром
все в жизни казалось просто и понятно. Да, может, не так, как
хотелось, но понятно. А теперь — что?
Отец, с его подлостью. Оттягать в проплаченном
суде чужие земли, прочесть письма, адресованные другому, вылить
ушат грязи на могилу мамы... Да полно, отец ли он вообще?
Мама, красавица, умница, высокородная княжна и
чистый небесный ангел... Неверная жена. Почему она так
поступила?
Дядька Тудор, идеал на всю жизнь, отважный,
благородный, боевой офицер, человек чести. Как он мог крутить
романы с женой человека, который был ему едва ли не братом, в доме,
где его вырастили из милости, но принимали как члена семьи?