Но спать не хотелось вовсе. Хотелось вскочить,
лязгая зубами, облиться ледяной водой из кувшина, застывшими
пальцами застегнуть на шее тугой воротничок формы — чтобы голова не
падала, как шутил сердечный друг Лайош, и броситься в водоворот
ежедневных дел: плац, построение, занятия, коротенький перерыв на
завтрак, когда можно перехватить настороженным ухом обсуждение
газет дежурными офицерами. Если, конечно, те не станут заместо
бесед уныло распекать кого-нибудь за нелады с обмундированием или
опоздание к построению. Лайошу доставалось частенько, Штефану —
никогда, он в первый же год в Академии научился просыпаться уже на
бегу...
Как там, интересно, Лайош в летних лагерях
нынче без старшего товарища? Впрочем, этот будет фельдмаршалом,
пусть даже по утрам с него часто приходилось силой сдирать
одеяло.
Штефан хмыкнул: всего-то навсего станет Лайош
диспозицию расписывать с вечера, а атаковать — ближе к полудню. Сам
же говорил приятелю, что в его распорядке есть много военной
хитрости.
За окном проскрипела телега, петух заорал уж
вовсе истошно. Кто-то выругался, донесся визгливый голос птичницы
Ануцы, обещающий пустить на суп этот глупый комок перьев, а заодно
и того остолопа, который не глядит, куда прет.
Штефан отбросил простыню и поднялся. Во дворе
— колодец с ледяной водой, и чисто выметенный двор не слишком
отличается от плаца, а на конюшне третий день скучает подарок
венских друзей матери — кровный липпициан(*), забракованный
Испанской школой(*) за длинную спину и нечастую гнедую масть.
Он не стал надевать ни мундир, ни
партикулярное — остался в рубашке, только перехватил лосины широким
кушаком, как у здешних пандуров(*). В конце концов, сейчас лето, и
он дома и собирается не в манеж, а промять коня по пыльным дорогам,
по которым даже до Крайовы скакать и скакать. Мундир Академии
только народ напугает, а эпатировать модным сюртуком тут некого.
Кур бы не потоптать, вон Ануця до сих пор ругается.
Штефан подумал — и заткнул за пояс пистолеты.
Зря, что ли, накануне от вечерней скуки вычистил и зарядил оружие?
Тем более, это был дядькин подарок, и хотелось сделать ему
приятное. Да и в пустых полях за деревней упражняться в стрельбе
будет куда веселее, чем в тире под присмотром дежурных
офицеров.
Мельком глянул в слегка запыленное зеркало. В
Академии он первым высмеивал подобную трату времени, но тут и сам
задержал взгляд.