Карие глазищи Штефана затравленно сверкнули по
сторонам. Кажется, он и к окошку примерился, но Мороя
предусмотрительно загородил его собой.
— Не вздумай, — упредил он мальца. — Галерейка
с той стороны, а здесь ущелье — лететь тебе до самой
преисподней.
Гицэ отпустил его руку и добродушно ткнул в
плечо.
— Да не съедим мы тебя, боер, не озирайся. Ты
лучше расскажи, ради какого добра из дому-то сбег.
— Сбег! — у Штефана вырвался горький смешок. —
Сбег, конечно! С проклятиями в спину, чтоб вернуться, упаси
Господи, не надумал...
Голос у него разом сел, он ухватился рукой за
ворот, и Симеон переглянулся поверх его головы с Гицэ. Кивнул на
кружку — мол, налей парню еще. Как-то сразу поверилось, что
теперь-то мальчишка не врет. Да и не врут такое, поди, даже бояре!
Зато сразу понятно, чего он так хотел отмолчаться. И остальное
понятно — и что огрызается через слово, и что на дороге за пистоли
схватился. Даже совестно как-то выспрашивать дальше, за что его так
— вон как его корежит. Да и загадки нет. Надерзил, поди, батьке,
парнишка-то порох!
Симеон готов был смолчать, да вот другие не
смолчали.
— Слыханное ли дело, чтоб бояре своих детушек
из дома прогоняли! — выкрикнул вдруг Макария с другого конца стола.
— Это ж что утворить надо было?!
Симеон показал Макарке кулак, но Штефан
медленно поднял голову от полной кружки, в которую вцепился, будто
утопающий — в полено.
— Родиться, — процедил совсем уж ядовито и
отхлебнул огромный глоток.
— Обидели тебя? — угадал Мороя. Подошел сзади,
обнял Штефана за плечи. — Да ты расскажи, парень, выговорись,
может, все еще и наладится. Нешто мы не послушаем, а с чужой-то
колокольни оно виднее, потому как обида глаза не застит. Нам вот
видать, что ты сам-то норовом горяч, а свинья не родит бобра — того
же поросенка...
Штефан покосился на него, раздувая ноздри, но
смолчал. Мороя, обрадованный успехом, продолжил увещевания:
— Вот и отец твой, небось, сгоряча брякнул,
теперь кается. А мамка и вовсе, поди, все глаза проплакала.
— Мама умерла, — тихо, одними губами произнес
Штефан, опуская голову все ниже. — А отец... слышать не хочу...
— А с вами, огольцами, без материнской ласки
много труднее сладить, разве палкой, — закивал Мороя, поглаживая
парня по окаменевшей спине. — Припугнуть тебя батька думал, должно
быть, чтоб в послушание вошел, а перегнул невзначай — и беда
получилась. А ты все равно молодец — вон куда забрался. Вот
увидишь, отец тобой еще и гордиться станет, а уж обрадуется и вовсе
до небес, когда ты вернешься.