Симеон долго молчал, выжидательно глядя на
обоих, пока они смущенно не опустили головы. Швырнул несчастную
лопату в руки Макарке.
— Ладно. Черен поменять, кромку поправить, —
повернулся к Штефану. — Дверь вернешь на петли. За драку на заставе
обоим еще неделя на конюшне. И коновязь чтоб починили! Молчать! —
гаркнул, стоило Макарке открыть рот. — Гицэ, дай им инструменты. И
пошли, мешки с почтой на галерею вытащим, чтоб на глазах оба
были.
— Капитан, — с недоумением позвал Гицэ, — чего
эти кошаки сцепились-то?
— Мне едино, чего они сцепились, — отрезал
Симеон. — Еще раз что-нибудь на заставе сломают — обоих вожжами
выдеру так, чтоб неделю сидеть не могли!
Приметил, как вспыхнул Штефан и угрюмо
насупился Макарко, и добавил, добивая:
— Мальчишки!
С галереи они краем глаза приглядывали за
обоими. Штефан возился со створкой, так и этак пытаясь приладить ее
на место. Кажется, с клещами и гвоздями боярский сынок был не
слишком ловок. Макарко сбегал с топором до распадка, свалил молодой
бук и теперь мрачно выстругивал черенок — у него спорилось
повеселее.
— Паршиво дерутся, — вдруг вздохнул Гицэ. —
Один машется, будто сено копнить собрался, а второй прет дурниной
на того, кто вдвое тяжелее...
Симеон невольно хмыкнул, снова оглядев
потрепанных и окровавленных противников.
— Охота тебе — займись. Заодно на девок
времени поменьше будет.
Гицэ, кажется, обиделся.
— Чего ты, капитан, привязался с теми девками?
Вернулся же я вовремя.
— Ну, раз вовремя вернулся, вот тебе и дело:
выучи этих двух дуралеев драться. Глядишь, узнаешь, чего они
сцепились.
— Да и так понятно, — Гицэ махнул рукой. —
Макарко у нас бояр не любит.
— На Макарку не вали, у этого мальца полон рот
колючек, и все ядовитые, — предупредил Симеон. — И не ты ли знаешь,
до чего он скор по зубам стучать.
— Скор — это хорошо, — пробурчал Гицэ,
приглядываясь к вихрастому затылку Штефана внизу. — Он эту воротину
до осени вешать будет, так ее и трижды перетак.
Макарко, видно, пришел к тому же выводу. В два
удара загнул гвозди в черене, обстучал кромку, прислонил лопату к
стенке конюшни и брезгливо сморщился, явно не желая обращаться к
Штефану. Потом пересилил себя.
— Эй, ты, боер...
Симеон невольно затаил дыхание и сделал Гицэ
знак — если что, растаскивать.
Штефан угрюмо повернулся.
— Чего тебе?