Музыкант говорил с горячностью человека, убеждённого в правоте.
– Вы помните? – спросила Аника, и глаза её подёрнулись печальной дымкой.
– Да. Но, ваше величество, что случилось? Вы оставили свой народ. Вы создали из себя идола! Они молятся на Вас, и видят своё благополучие лишь в этих молитвах, и только ими теперь и заняты да ищут всё вокруг Ваших врагов! Что Вы делаете, ваше величество?!
– Я ничего не делаю, менестрель.
– Да, и рушите этим всё, что было создано прежде! Верните людям прежнюю государыню – счастливую царицу счастливой страны! Они в Ваших руках! Ваши подданные растерянны…
Музыкант прервал свою речь, заметив, как царица дрогнула, будто её укололи, но тут же ещё более гордо вздёрнула подбородок и выпрямила спину.
– Нет, Рэй. Я не могу, – сказала она спокойно и твёрдо. – Пусть народ сам позаботится о своём счастье. Я создала достаточные условия. Они в состоянии танцевать, веселиться, жить без меня. Я – всего лишь атрибут их славы, символ государства. Этого довольно. А Вы – позаботьтесь о себе. Измените репертуар, Рэй, и я отменю приговор. Оставайтесь при дворе, я с удовольствием послушаю Ваши песни: Вы хорошо поёте.
– Вам недостаточно хвалебных од Велена, ваше величество? – певец с сомнением покачал головой. – Я не буду петь то, чего не чувствую. Я не предам свою мечту. Как жаль, что Вы предали свою!
– Это мечта предала меня, – ответила Аника и зябко передёрнула плечами, а потом холодно продолжила. – Мы утверждаем решение суда. Вы изгнаны. У Вас есть сорок восемь часов, чтобы покинуть государство. Идите, менестрель!
***
Прошло несколько дней, как музыкант покинул Раёк. Царица сидела в своей опочивальне, устремив взор на не растопленный камин. За окном расцветала весна, вечер был тёплый, но Аника скучала по каминному огню зимних дней. Пламя не только согревало. Если на него смотреть, получалось ни о чём не думать. А сейчас мысли громоздились на воспоминания, умножая и без того неизбывную гнетущую тоску, к которой, после беседы с менестрелем, почему-то добавились и приступы непонятной тревоги. «Счастливая царица счастливой страны…» Её сердце вновь сжалось, дрожь пробежала по телу до кончиков холодных пальцев. «Может быть, всё же, приказать растопить? – подумала женщина. – Нет. Решат, что я больна, поднимут суету, приведут врача… Я стала идолом, он прав. Только жаль, что невозможно стать деревянным или каменным изваянием для самой себя, чтобы ничего не чувствовать, чтобы внутри – глухая пустота…» Очередная волна грусти нахлынула и захлестнула её разум, будто желая потопить, наконец, упрямицу. «Поплакать бы!» – Аника знала, что за несколько лет слёзы вытекли из её глаз безвозвратно, но несбыточное желание, тем не менее, часто посещало ум. В такие минуты становилось невозможным спокойно сидеть. Царица встала и, разделяя каблуками туфелек на интервалы вечернюю тишину, прошлась по комнате.