то в тишь проникаю с тоской,
то тишь в меня вдруг проникает,
вбираю то холодь, то зной,
то мёртво стою, не моргая,
то вдруг колоколю собой
по стенам, под каменной крышей,
борясь с цементящей судьбой,
но только набат мой не слышат…
Лишение света
Соломенно-погнутый ствол,
древесье, побитое бурей,
ударом отрезанный кол -
в себя я вобрал много сутей.
Теперь двор сковали беда
и мрак, безотрадье, натуга,
и нет тут от света следа,
что радовал желтью округу.
Как маленький факт катастроф,
лишение солнца вселенной,
для печи отсутствие дров,
лишённые тела колени,
скелет арматуры меж вен,
цилиндрово-скудная полость,
паденье светящихся цен -
моё умиранье, тяжёлость.
Лютует полночная гарь,
пугая котов, человека…
Я – сбитый машиной фонарь,
дома освещавший полвека.
Чистый образ
Чистый Ваш облик – отрада поэта.
И от восторга хочу аж трубить!
Вы – золотая, святая примета -
что не утратил способность любить!
Голос медовый, цветной и молочный.
Лаком так вкус мандариновых уст.
Вы – моё солнце, что светит всеочно,
что побуждает раскрытия чувств!
Коли Вы рядом, то тихнет буянство
и распускается сердца бутон!
И я желаю сего постоянства,
слыша Ваш шёпот, порою и стон…
Мудростью Вашею сыт я участно.
С Вами так нежно и страстно всегда!
С Вами спокойно и также опасно!
С Вами бесстыдно и свято года!
Тёплая женщина, жарче богини.
Лучшая поступь из всех, с кем бродил!
Даже в халате нарядней княгини!
Лучшее время, что я проводил!
Вам быть своею невестою прочу.
Жарко тянусь и надеждами жив!
Все остальные – пыль, камни и клочья.
Вы ж распрекрасно-любимая дивь!
Просвириной Маше
Даже изменив два её цвета
Поток волос – кофейность водопада,
дожди и пенности, влюбившие в себя.
В тебе увидел суть, а после – маму чада,
что я вдвоём хочу родить, любя.
Лианы рук нежнее материнских,
желанней божьих, ласковей иных.
Узор души загадочно-персидский,
какой без злоб, утаек и вины.
Причинный стан, какой желаю трогать,
любуясь им, писать холсты стихов.
С тобой открыл в себе орла и Бога!
В твоих очах слиянье муз, богов!
Лицо рубинами и малою скалою,
и парным хризолитом в такт награждено!
Надеюсь, что единственной судьбою
тебе со мной быть рядом суждено!
Просвириной Маше
Свидетель
Все лица – бутоны озябшей печали.
Рубцуется болями, хмуростью лоб,
бредя от той розовой щели начала,
навек обретая болезни и горб.
Пудовые цепи народов уставших
крадутся, толпятся, шуршат и молчат,