Желтеющая книга - страница 16

Шрифт
Интервал



что с видом унылым и тучным, страдавшим


с собою таскают бутылки, щенят.



Пылится тут иней – морозная сода,


и порох земельный сыреет вовсю,


засорами полнятся трубы, проходы,


а воздух приблизился вонью к овсу.



Трамвайные кольца кромсают трудяги,


тем рушат союзы и рельс, и колёс.


Питаются ливнями стоки и флаги.


Везде замедляются радость и рост.



Летают повсюду газетные тряпки,


помятых стаканов снежки и комки.


И мусор взошёл на затоптанных грядках.


И уши вновь мучают насморк, гудки.



Вокруг побледнение, сырость и скука.


Попадали слабые люди, сучки.


Уже не течёт всеохочая сука,


и псы уж попрятали внутрь стручки.



Тут каждый примерил обличие гада,


в котором жить будет, сцепив желваки.


Я – лишний смотритель осеннего ада.


Я – новый свидетель извечной тоски.


Городская осень


Гундосят мокрые, сопатые носы.


В лимонно-глиняном желе увязли мухи.


Дождь – вертикальный, быстрый акт росы,


что чаще тихая, бесшумная для слуха.



И ковыляет стих, теряя нужный ритм.


Дрянной пейзаж и пасмурны портреты.


На всех коврах листвы и троп, и плит


лежат людские, псиные котлеты.



Цветными кляксами разбитое вино.


Домов курятники. Стоят, бегут ли куры.


Вокруг так жёлто, зелено, черно


горят вовсю деревьев абажуры.



Сигнальный гул коробит тучный мозг.


И нет вокруг улыбчатых и граций.


И увернувшись от ветвистых розг,


я слышу хрип и кашель ртов и раций.



Лягушки-детки, кваканье старух,


и возле жаб сынишки, папы, дочки.


Ненужный шум, жужжанье мерзких мух.


Тут голубей раздавленные кочки.



Вбирают воду язвы всех дорог.


Вся флора гибельно и тающе беднеет.


Повсюду хладь и синь джинсовых ног.


Одежды шлюх, бомжей опять плотнеют.



И чтоб расправить крылья меж весны,


здесь прячется народ в желаемый свой кокон.


И на берёзе ветка длинной желтизны,


как в волосах моих белеет стройный локон.



И это видит самый дальний Бог,


вдали от хмурости и ливней, и прохлады,


и курит скрученный, немного горький рог,


смотря на осень – на осколок ада.


Женщина самая


Дива с апрельской, желанною кожей,


с даром объятий, что лучше врачей,


нравом мечтательным, чистым, пригожим,


с милой сердечностью, маком очей,



с поиском сути огромной вселенной,


с важным имением чувств и тепла,


с ясной душой, материнской, безленной,


вкусными соками, знаньем добра,



с чудами, лёгкостью феи, принцессы,


с цветом земных и небесных светил,


с чарами вод, распусканий и леса


встретилась мне, и её полюбил!