Целыми днями, без всяческих замечаний, я мог валяться с книжками, вкушать, как султан, разнообразные блюда и наслаждаться ласковым воркованием.
На живописном Ткварчельском базаре, благоухавшем ароматами разнообразных мацони и аджик, жена не давала поднять мне ни грамма зелени, ни картофеля, ни мандарин. Все, надрываясь, тащила самостоятельно.
– Перед знакомыми неудобно, – она решительно вырывала у меня тяжелые сетки, наполненные овощами и фруктами. Я должен был, по-кавказски – руки в брюки, медленно гулять, чинно здороваться и неспешно справляться о делах, а также прочих незначащих деталях, у таких-же уважаемых мужчин, сопровождаемых женщинами. Их прекрасные спутницы также надрывались рядом от разнообразных товарных отягощений. Поначалу, мне было, как-то, не по себе. Но, очень скоро, я привык и был, попросту, очарован, околдован, покорен таким бережным отношением к сильному полу.
_______________
– А ну! Чемоданы в руки, быстрее-быстрее! Чего, как заторможенный? Пошёл-пошел. Быстро пошёл! В своей нетерпимости ко всему окружавшему, вновь изменившаяся спутница жизни, была чересчур жестока. Вздрогнув, от ставшей уже необычной, громкой повелительной интонации, я, как-будто, резко проснулся, и, нахлобучив на себя гирлянду сумок с чемоданами, послушно поплёлся к автобусу от Кишиневского аэропорта
Прощай-прощай, дорогой Ткварчели. До свидания…
Не прошло и семи часов, как многополосная змея гигантского хайвэя равнодушно выплюнула нас в Сан-Франциско. Там проживал наш бесподобный, симпатично-оптимистичный дядюшка Герман, родной брат моего отца.
От самого Лос-Анджелеса, дорога тянулась и тянулась среди однообразных посевов хлопчатника, промеж безжизненных унылых территорий, напрочь униженных и уничтоженных вторичным засолением.
Тут и там – повсюду, виднелись преступные следы многолетнего, бездарного и неграмотного орошения.
Бело-засоленные помертвевшие пространства значительно понизили мои наивные представления о рачительных американских фермерах, незаслуженно прослывших хорошими хозяевами.
Июль девяностого, проведённый в промозглом Торонто, на всемирном научном конгрессе по химии, сменился началом августа, раскалённым добела по всей Калифорнии.
Только Сан-Франциско, благодаря холодному заливу, щедро обдал бодрящей свежестью и вновь заставил надеть свитера, снятые сразу после прибытия в Нью-Йорк.