«Мне кранты».
В кабинете он опасливо набрал номер съёмной квартиры сына.
– Здравствуйте, Вениамин Борисович! – узнал его друг, имени которого Янтарский, конечно, не помнил. – Ромы нет. Марья Петровна сказала, он уехал к родственникам…
– О, – сказал Вениамин Борисович. – Ну да. Конечно. Совсем забыл.
– Не предупредил и не оставил квартплату, – пожаловался парень на том конце трубки.
– Бывает, – ответил Вениамин Борисович, прекрасно понимая, что несет чушь. – А что там за слухи про Яковлева?
Всё-ещё-безымянный друг с чувством рассказал про наркотические средства, и тут Янтарский-старший наконец сопоставил события с газетной заметкой. Он пообещал сообщить о возвращении Романа, но забыл об этом раньше, чем положил трубку. По всему выходило, что Марья уже в курсе происходящего и просила Василевского попросить за сына… но полиция наткнулась на этого Яковлева, и дело приняло дурной оборот. Марья предусмотрительно отправила Романа подальше из столицы, пока она не замнёт дело, и сейчас наверняка перебирает знакомых.
Это значит, с тоской подумал Вениамин Борисович, что завтра-послезавтра его отправят с визитом к двоюродному брату, человеку жёсткому и болезненно принципиальному, чего Марья никак не желала понимать, равно как и множества других вещей. Поначалу он пытался ей объяснить, питая надежды, что она, как и всякий разумный человек, поняв устройство мира перестанет с ним спорить, однако выяснилось, что не понимала Марья очевидных вещей не от глупости, а от нежелания их принимать. Это было своего рода позицией: я отказываюсь это понимать, следовательно, этого не существует. Понимала же она, разумеется, то, что подтверждало её взгляды и не заставляло в них усомниться.
Так и выходило, что это не кузен Вениамина Борисовича – человек неподкупный и несговорчивый, а это Вениамин Борисович просто не умеет найти к нему правильный подход.
Подразумевалось: не то, что другие. Другие-то умеют.
Чем сильнее Вениамин Борисович оглядывался на других, тем сильнее подозревал, что эти «другие» существуют разве что в голове его жены вместе с той предполагаемой «другой» жизнью. Все логические объяснения разбивались об эту воображаемую идеальную жизнь, которая почему-то должна была Марье Петровне достаться и происходить. Она обвиняла его в недостатке денег, хотя поначалу он раз сто, не меньше, оправдывался: самолетостроение казалось прекрасным вложением денег его родителям, никто не мог подозревать, что дирижабли потеснят их, а потом и полностью выгонят с пассажирских перевозок. Родители поступили разумно с вложенным капиталом, и он последовал их примеру – нельзя же на полном серьёзе обвинять его в том, что у них не было машины времени?