- Здоровеньки булы, тетенька! И Вам
добр ночь буде! Не местные мы, казанские, не обессудь, приюти
заплутавшего! - ох и не знаю, толи речь приторная, толи пресловутое
сходство с соседкой, но не понравилась она мне сразу и напрочь. Да
и чаю мне её не надо. Но только одно плохо: куда идти- не знаю,
куда забрёл -не ведаю.Без карты еще долго плутать буду, а так в
тепле и утра дождусь, и о дороге порасспрашиваю. Я не спеша подошел
к поджидавшей меня на пороге женщине (вблизи оказавшейся много
старше, чем подумалось с самого начала) и, следуя её приглашающему
жесту, протиснулся во внутрь хибары.
-Ох, росским - то духом как шибает,
как шибает, - восторженно разохалась старуха, с шумом втягивая
носом застоявшийся избяной дух с приторным, невесть откуда
взявшимся запахом сирени.
-Джордж Милославский, князь, - ни с
того ни с сего ляпнул я, поворачиваясь к ней лицом. Бабка явно
смутилась, и даже перестав втягивать в «сопла» воздух, неуверенно
промямлила.
-Нурингия Лещеевна, Кощеева внучка, -
затем, подумав, добавила, - младшенькая, - и глупо
заулыбалась.
Внутреннее убранство хибары
«поразило» моё воображение. Полная убогость в сочетании с
королевской роскошью. Грязь, налипшая на золотые фужеры; мусор,
устилающий мраморные изваяния; пыль, толстым слоем покрывающая
золоченые рамы старых картин, висевших на засаленных стенахи
какие-то черные коренья, безобразной кучей сваленные в ближнем
углу, переплетенные нитями серебристой плесени, а в довершение:
огромная серая паучиха с оторванной по самое брюшко лапой,
восседавшая на своей сети и с хрустом пожиравшая большущую серую
крысу.
-Проходите, Джордж, проходите, -
старуха, очевидно проникшись ко мне почтением из-за княжеского
титула, перешла на Вы. Она поверила в мою шутку, а я не спешил
переубеждать её в обратном. - Присаживайтесь, - «Костяная нога»
резким движением смахнула с табурета какую-то утварь и ногой
подтолкнула его ближе к столу, заваленному сомнительной свежести
овощами и фруктами (отродясь таких не видывал).
Чай, поданный на стол в золотых
чашах, выглядевших инородными телами в убогих стенах этой халупы,
был приторно-сладким и слегка отдавал мятой. Сделав один глоток
обжигающего губы напитка, я скосил взгляд в сторону старушенции, на
лице которой появилось самодовольная улыбка, а в глазах загорелось
злое торжество.