Серёга постоял-постоял и на четвереньки рухнул. Будто ветром его
сшибло. Так, на четвереньках, к нам пополз и всё твердит:
— Коля, Коля, вы как? Вы живы? Как же я так подвёл вас, не
сориентировался я! Я бы раньше... я испугался очень, никогда такого
не видел... Коля?
И тут шеф рассмеялся.
Это с нами часто бывает. Как закончим тяжкое дело, валимся где
придётся и ржать начинаем по нервяку. Всё вокруг смешно становится,
палец покажи — и то смешно. Гляжу я на клирика своего,
недотёпистого, и перхаю — горло-то болит.
Смех у шефа и в обычное время жутковатый. А тогда его ещё
неласково приложило, помотало по камням и гортань обожгло, как и
мне. Не то хрип выходит у нас, не то карканье.
— Эй, клирик! — хрипит шеф, — как тебя там?
Клирик только пыхтит и всё пытается у меня пульс найти. Я сел
уже, сижу, горло себе заживляю, а он пульс ищет, клоун
несчастный.
— Серёга он! — отвечаю вместо него.
— С боевым крещением тебя, Серёга!
Клирик от неожиданности заикаться начал.
— П-простите?
— Ну, — говорит шеф, — что? Ты что сейчас сделал?
— Я?
— Не я же. Ты мертвеца вызвал. Стало быть, ты теперь некромаг.
Друг и брат нашему Николаю!
Лежит шеф и ржёт, аж кашлем заходится. И мы все ржём. Даже
ротвейлер Васька, которого по-прежнему дохлятиной и песком рвёт, и
тот ржёт между приступами блёва.
— Что? — только и лепечет мой клирик. — Что?
Да он никак за чистую монету принял!
Шутит шеф. Ну какой из Серёги некромаг?! И не поднимал он
мертвецов, клирик мой: он ангела призвал! Понимать же надо. Светлей
дела и не бывает. Может, по просьбе Серёгиной поторопился небесный
командующий, прежде срока даровал погоны благородной душе; а может,
сам Иван Петрович из отпуска прежде срока вернулся. Неважно это.
Все мы поняли, что последний привет нам товарищ майор передавал уже
в ангельском чине... Эх, Серёга, Серёга...
Беру его, дурака, и обнимаю со всех сил, сколько тех сил
осталось. Не сориентировался он! Эх, ты, Светлая твоя башка! И даже
аура Серёгина, которая обычно душит и давит, сейчас накрывает меня,
будто одеяло. Многотонное этакое одеяльце...
«Ну! — думаю, — будет что бабушке рассказать!»
И глаза закрываю.
Если
по уму рассудить, то самый бесполезный и бестолковый дар — это
духовидчество. Хуже того: дар вредный. Бывают дары опасные, бывают
— те, что обрекают на опасную работу. Не позавидуешь экзорцистам:
мало кто из них своей смертью умирает. Ясновидящим порой такое
откроется, что не знаешь, куда бежать, где прятаться. Что уж тут —
и нашего брата, боевого некромага, часто хоронят с военным
оркестром... Но все мы что-то полезное сделать можем, уж если не
себе, так людям.