Я наспех заканчиваю омовение и выбираюсь из ванны; от возбуждения кружит и несёт куда-то, будто я поскользнулась на мокром полу и падаю-падаю-падаю, – Люцифер падал так же долго, когда перестал быть самым прекрасным Господним ангелом.
– Чего ты там возишься?..
– Вытираю пол, мой господин. Залила.
– Брось, всё высохнет. Иди сюда.
Когда я выхожу, коньяк уже разлит по кружкам и разбавлен колой, а ты сидишь на диване с прежним грустно-задумчивым видом, привалившись спиной к стене.
Пока пьёшь, ты отставляешь мизинец. Помню эту твою изящно-позёрскую привычку. Вопросительно заглядываю на кухню; ты, поморщившись, взмахиваешь рукой.
– Ничего не приготовил. Скотина я негостеприимная… Прости, но что уж поделать! – вздыхаешь. Застываю, слегка шокированная: ты так давно не говорил мне «прости», да ещё искренне, что это смахивает на слуховую галлюцинацию.
– Я могу пельмени сварить… хотя бы. По-быстрому. Или что ещё у тебя есть?
– Потом-потом! Всё потом… Возьми на кухне «Доширак». И нарежь колбаски, – помолчав, забавно-деловым тоном добавляешь: – Вообще весь холодильник в твоём распоряжении, но ассортимент там небогатый.
– Да, мой господин.
– Помочь тебе?
– Не надо, – исчезаю на кухне, пряча глупую улыбку: мне отчаянно нравится слышать от тебя «возьми» и «нарежь» – без «пожалуйста». – Я сейчас.
– Погоди…
Киваешь на кружки; подхожу и нерешительно беру со стула одну. Сувенирная, с пестроголовым храмом Василия Блаженного, похожим на огромную матрёшку с куполами. Смотрю на тебя в лёгком недоумении: насколько я знаю, ты был в Москве только однажды, в короткой командировке, и там у тебя уж точно не было бы времени на покупку памятных кружек. И даже если бы было, ты бы вряд ли выбрал такую – с храмом. Ты смотришь на религию с почтительной дистанции – слишком почтительной, чтобы тиражировать её на попсовом конвейере обиходных вещей.
– Бывшая подарила, – неохотно отвечаешь на мой безмолвный вопрос. – Вот последняя, здешняя. Ну, которая «слишком верующая».
– Да, я поняла. – (Мне сразу хочется взять другую кружку – но их всего три, и это, наверное, будет выглядеть грубовато). – Пьём?
– Пьём! – (Кружки сталкиваются, тихо звякнув. Наши пальцы не соприкасаются; жаль. С непонятной жадностью смотришь мне в лицо; глотаю сладко-горький холод и кашляю). – За то, что… ты приехала. Это всё очень странно, и не знаю, хорошо или плохо… Но это произошло. И ты здесь. Я правда хочу пить за это.