-- Предплечье. Живот.
Шея.
-- О чем вы,
Хизэши-сан?
-- Так доложил
цирюльник со слов трупожога. На теле безликого были обнаружены
ранения: предплечье, живот, шея. Кстати, маска покрыта царапинами.
Она лежала в мешке, и тем не менее.
-- Каонай защищался?
Закрывался мешком с маской?
-- Похоже на то. Мешок
сильно изрезан.
-- Вы видели труп?
-- За кого вы меня
принимаете, Рэйден-сан? Разумеется, нет.
Ну да, конечно. С чего
бы квартальному досину глядеть на тело убитого каонай? Он и на
живого-то взгляда не бросит. Зато на меня Хизэши бросал взгляды
поминутно. И в каждом новом взгляде читалось облегчение -- куда
большее, чем в предыдущем. Доклад прозвучал, дело безликих спихнули
на Торюмона Рэйдена, чье призвание -- копаться во всякой грязи.
Теперь досин мог забыть о происшествии, которым был вынужден
заняться в ущерб своему достоинству и положению.
-- Что-то еще,
Хизэши-сан?
-- Так, пустяки. Не
знаю, важно ли это.
-- Я слушаю.
-- Трупожог,
обнаруживший тело, владел грамотой. Он утверждал, что на снегу
рядом с телом были начертаны иероглифы. Не доверяя своей
грамотности, он перерисовал их, как мог.
-- Что там было
написано?
-- Вот, -- Хизэши
протянул мне полоску бумаги. – Пусть вас не смутит мой почерк. Я
переписал все заново. Трупожог, вне сомнений, старался изо всех
сил. Но у меня глаза кровоточили, когда я разбирал его записи.
Это были стихи.
Мудрый терпелив.
Каменистое русло
Ждет первых дождей.
3
«Пока бога не тронешь, он не
проклянет[2]»
Сэки Осаму стоял у
ворот управы.
Он хмурился, кусал
губы, время от времени взмахивал зонтиком, который держал
раскрытым. Шел снег, и можно было подумать, что старший дознаватель
просто стряхивает пушистую шапку, налипшую на зонтик. Но нет, в
движениях его крылось такое подспудное раздражение, что оно даже и
не очень-то крылось. Стражники замерли в тени воротных столбов, не
рискуя привлечь к себе внимание господина Сэки.