Монах поднял взгляд к
пламени заката. Подхватил, стараясь не закашляться:
-- Наш бренный мир – сон,
Напрасный обман,
Жизнь дается нам один раз,
Весь мир подвластен смерти…
Они сидели на склоне,
под открытым небом. Настоящие холода еще не наступили, но трава
пожухла. Выше росли сосны, скрученные в замысловатые узлы, и
молодые клены. В соснах, не желая мешать беседе, прятались
телохранители: те, кто пришел с Кэннё, и те, кто явился с князем.
Их было легко различить: молодые самураи охраняли жизнь сёгуна,
старики сопровождали монаха. Кэннё не менял телохранителей с того
дня, когда впервые увидел будду Амиду. Зачем? Кто поднимет руку на
святого бодисаттву[2], чьим молитвам
внимает будда? Да и вообще, кому взбредет в голову покушаться на
обитателя Чистой Земли, зная, что убитый воскреснет в убийце?
Собственно, в молодости и боевом умении княжеских самураев тоже
было мало проку. Так, дань высокому положению.
Телохранители Кэннё
присутствовали при явлении будды. Если монаху временами казалось,
что он видел сон, а может, сошел с ума, один взгляд на охрану – на
старость, утратившую смысл существования – да, этот взгляд
возвращал его в реальный мир.
-- Моему духу сорок
девять лет, -- сказал монах, закончив песню. – Моему телу сорок
девять лет. Человеку суждено жить под небом лишь полвека. Я – живое
подтверждение этих стихов, Нобунага-сан. Я скоро умру, можете в
этом не сомневаться. Вы же проживете еще немало лет.
-- Сколько? – быстро
спросил демон.
-- Не знаю.
-- Не знаете или не
скажете?
-- Не скажу. Могу лишь
дать совет: не задерживайтесь с объявлением наследника. Еще лучше,
если вы передадите титул сёгуна до конца года. Ваш сын, молодой
господин Нобукацу, вполне способен принять бремя правления.
Нобунага-сан, вы проживете достаточно, чтобы поддержать его на
первых порах мудростью и опытом. После вас рядом с ним останутся
смелые полководцы и мудрые советники. Это все, что я открою
вам.