Евникея возмущенно взмахнула руками.
– Не сам же прознал? Ты же ему и помог! А что сейчас мешает?
– Ну хотя бы то, что к Машке он не меня, а Федьку Шереметева с Богдашкой Глебовым посылает.
– Но врачи-то с ними твои едут? Прикажи! Ты же начальник.
Салтыков уныло посмотрел на мать.
– Моя власть в этом весьма ограничена, – произнес он с легкой тенью раздражения в голосе. – Они государевы люди. Что посчитают нужным, то и напишут во врачебной сказке.
– Вот развели басурман вокруг царя, плюнуть некуда, – проворчала Евникея и тут же больно схватила сына за запястье своими сухими, скрюченными от застарелого камчуга[11] пальцами.
– Ты, Мишка, думай, что делать. Тетка твоя, Великая государыня, на тебя рассчитывает.
Салтыков покраснел от натуги, нахмурил брови и шумно выдохнул.
– Ну почему всегда я? Что других, никого нет? И что вам, матушка, далась эта пошлая девка? Хлопова – это тетушки забота, а нам надо Борьку из ссылки выручать…
Не дослушав до конца, старица Евникея молча отвесила сыну увесистый подзатыльник, от которого волосы на его голове встали дыбом.
– За что, матушка? – опешил Салтыков, растерянно глядя на рассерженную мать.
– Потому что дурак ты, Мишка! Как был дураком, так дураком и помрешь. Если Машка станет царицей, Хлоповы с Желябужскими нас, Салтыковых, со света сживут. Поедешь в дальние деревни коровам хвосты крутить. А поможешь тетке от постылой избавиться, уж она-то в благодарность найдет способ Борьку ко двору вернуть и тебя, дурака, возвысить. Понял? Ну ладно, иди теперь и думай!
Тут только Салтыков заметил, что возок стоит у ворот его дома. Он молча вышел наружу, плотнее запахнув на себе бархатный охабень, и, повернувшись к возку, учтиво склонил непокрытую голову.
Евникея оправила на голове глубокий куколь с крестом и словами молитвы и ехидно заметила:
– Только не думай, Мишаня, что на тебе свет клином сошелся. Есть у Великой государыни и другие возможности, так что постарайся быть первым.
– Это что за возможности? – насторожился Салтыков и посмотрел на мать сквозь прищур холодных глаз.
– Не твое дело, – ответила старица, – ты о своем думай!
Полог задернулся, и возок, сорванный с места четверкой вороных коней, стремительно исчез за поворотом.
Михаил проводил его хмурым взглядом, обернулся и пошел, но не в дом, как можно было предполагать, а к другому возку, одиноко стоявшему чуть поодаль от проезжей дороги. Внутри возка сидел закутанный в шубу лекарь Преториус, прижимавший к груди небольшой деревянный сундучок, «скрыню»