Тогда еще я не знал, что мир реальный имеет свои границы и не может смешиваться с миром воображаемым, поскольку не должен этого делать никогда.
2. В детстве все игра. У детей свои игры, у взрослых свои. На заднем дворике бюргерского дома в Галле солнце появлялось неохотно и ненадолго, поэтому в основном выживали кусты сирени, бузины и мох. Мхом была покрыта часть стены и запущенный фонтан с большущими окаменевшими лягушками. Воздух сохранял аромат феерических карнавалов, устраиваемых эльфами и гномами всякий раз, когда приходила ночь, и я засыпал. На самом интересном месте!
Проснувшись, я бежал в этот дворик, брал камешек и придавливал им пару-тройку взятых в кошельке отца или матери марок, в надежде, что найдет их хороший человек и обрадуется. За это солнце несколько раз гладило меня по голове. Я пытался смотреть в его глаза, но оно всякий раз не выдерживало, свои отводило. Щипало. Я зажмуривался, и сквозь зеленые, красные, желтые пятна первые три шага домой делал вслепую.
3. Наверное это началось, когда сестру положили в гошпиталь. Побуждаемый какой-то внутренней рефлексией я выходил за ворота военного городка, и через пару остановок трамвая оказывался на железнодорожном вокзале. Все та же рефлексия заводила меня в вагон, где я пристраивался поудобнее, и через некоторое время выходил в Берлине. Трамваем четвертого маршрута я доезжал до остановки, где помещался старинный часовой магазин. Узкая стеклянная дверь, а рядом удивительный мир маленьких человечков, которые танцуют, ловят рыбу, дерутся на дуэли, охотятся, признаются в любви. А по блестящим рельсам неутомимо бежит ослепительно сияющий поезд.
Я делал стойку у этой витрины, меня наверно, искали. Через время из будки степенно вышагивал огромный шуцман. Белая портупея, белый наплечник и белые перчатки с раструбами. Он подходил ко мне и на своем немецком спрашивал: – Ты русский ребенок? – Да – отвечал я. – Как твое имя? – спрашивал он. Я отвечал, и мы шли с ним к будке регулировщика.
В потоке машин он вылавливал одну, сажал меня в нее и в полголоса приказывал водителю сдать на вокзале человеку в форме железнодорожника. И там начиналось самое интересное!
Кондуктор заводил меня в купе и говорил в пространство: – Это русский ребенок, его надо высадить в Галле. И начинались мытарства оккупанта!