на вполне себе левой рукою, не правой, как всё.
спас по краю: дорожная ветошь, попутка-несбудка,
васильковость нанизана, зоркая, будто бельем,
и белеют степные ветра, и кричит незабудка,
на лугу этом яром, застенчивом, но не моем.
и ни околоплодных ручьев, ни ивана да марьи,
без отчаянья, заводи, всклока сердечного вне —
поднимается выше и вниз и молчит заполярье,
и молчит, и молчит за полями ресничными мне.
***
возобновишь в стакане что-то, что не пить,
поскольку жажда это все, чего под вечер,
тонка звезда как лигатура, память, пик,
раздробленность кости в затылке встречном.
так поведешь себя да носом: мят и стыд,
с бревном в глазу в полубреду, в тебе и баста,
и кран кликушей может быть и, может, бдит,
покуда калеч прямоходит в грудь гимнаста.
сказать по правде ты про что – так мясом ком
растет вон там, где сердобольно, сердомлечно,
в оконный присвист на лопатках катит гром —
никем, никто на землю человечью.
***
Во рту не меньше слов, хоть хочется обратно
на чистый банный лист, чтоб поедом дела,
перо из-под гуся и алфавит поддатый —
так пишется тоска, как зиждется земля.
Меж ног салазок путь, рука и сжаты пальцы,
малыш неповторим, у карлсона чердак,
и сколько ни проси варенья – будут танцы,
всему рука лицо, жужжит и недолга.
Тук-тук – грядет июль, раз хулиганит кришна,
как если б под каре подстригся и навис
большой мохнатый вор с заломленною вишней
в глазах таких, как ты во мне, как если б вниз
смотреть с балкона и молчать, и не контачит
с размолвкою зерна кусок, как если б дно
твое во мне и всем, до самых «не заплачу»,
до самых «потерплю», до «надо же, оно».
как будто постоянство моря – накатывать на всех и за
виски твои, испугом перед ссорой, пред выходом в открытые глаза.
ну так и есть, что лето обычайно: недурственна листва и все путем
трамвайным по ребру, и снова стайно летит всевышний день, всегдашний стрем.
ничем, ничем, ничем не распорошишь, разворошишь гнездовье кораблей
в глазах, где движется не пристань – поршень: приладиться к тебе, врасти сильней,
не бередить, не быть и не спонтанить сугубо свой, интимнейший коллаж
за яростным окном: бумага-камень, кулак-ладонь, затупленный пейзаж.
будет тебе река, как сухой старик, вымытый после встряски прожженным виски,
и голенища браги, как моби дик, – мокрые, откровенные, пахнут кислым.
тщетна у лета пластинка, игла и гнет; гордо июлит, гляди, и не сносит пах ни