Позже Маран
принес ужин, Виолент молча кивнул темноволосому напарнику, когда
тот оставил поднос с салатом, картофелем и тушеным мясом на
столике, а сам осторожно собрал с постели принца яблоки, чтобы,
перевернувшись, тот не испугался, обнаружив посторонние предметы.
Плоды он сложил в корзину; фрукты меняли, как только они начинали
портиться, и отдавали свиньям. Кнайт укрыл больного и не забыл
надеть на безвольно лежащие руки специально сшитые рукодельницей
мешочки, чтобы Рихтер не поранился во сне. И хотя телохранители
были обязаны обрезать принцу ногти, время от времени они забывали
это делать или ленились: все равно руки можно убрать в
мешочки.
Виолент не
мог позволить себе подобного и подошел к обязанностям со всей
ответственностью.
Сэр Уайз не
без удовольствия наблюдал за усердием и искренней заботой нового
телохранителя о Рихтере. Он сам поднялся из низшего сословия,
добившись такой важной должности как лекарь его высочества. Король
доверял мудрому целителю, а тот в свою очередь делал все возможное,
чтобы Рихтер не страдал, хотя о полном излечении никто не
заговаривал, считая это невозможным. О деталях биографии короля и
внезапной болезни его брата знали единицы, вероятно, благодаря
стараниям покойного регента и старого мага, а затем и
молодого.
Если бы
Виолент не был сыном своего отца и внуком деда, то никогда бы и не
узнал истории королевской семьи, но эту тайну он предпочитал не
смешивать с остальными, чувствуя на себе испытующий взгляд мага его
величества, когда тот переговаривался с лекарем о новых
успокоительных отварах для Рихтера. Несчастный принц страдал
аллергией на многочисленные травы, но именно они позволяли ему
спокойно спать, не мучаясь от видений, подброшенных воспаленным
мозгом, когда тело лихорадило.
Теперь в
заботе о пациенте Виолент был не хуже кочевниц, но, к сожалению,
уступал в лечении серьезных ранений. Порезы он еще мог зашить, но
не более.
Сев за
стол, Кнайт принялся за поздний ужин, но предпочел съесть лишь
салат. Спустя час Виолент с трудом доковылял до своей комнаты,
держась за живот. Внутренности скручивало, как будто кто-то
невидимый тянул за них, пытаясь вырвать вместе с другими органами.
От жара перед глазами все расплывалось. Толкнув дверь, он
споткнулся о порог и свалился, сильно ударившись локтем, но
по-прежнему не отнимая ладонь от живота. Ему казалось, что его
кишки сейчас вывалятся без всякого надреза, как у того мальчика, от
трупа которого в деревне стошнило мясника.