В облике её дочери, названной в честь лермонтовской героини Ниной, сквозило что-то неуловимо-польское, унаследованное от женщин своей семьи. Нина могла позволить себе выбрать любого мужчину, но из ряда многочисленных поклонников выбрала, пожалуй, самого никчёмного, хотя и милого юношу с буйной рыжей шевелюрой и прозрачными голубыми глазами. Он был молод, ленив, меланхоличен, младше жены на несколько лет и не имел за душой ни гроша. Их брак, не благословлённый обеими матерями, распался через два года, за которые они успели родить девочку: краснощёкую, сморщенную, как ягода в компоте, и в венчике рыжих волос. На французский манер Нина звала её Коко.
Своего отца Коко почти не помнила. Она была тогда ещё так мала, что его немногочисленные фотографии, сохранившееся в семейном альбоме, едва намекали на какой-то смутный, расплывающийся в свете жёлтых фонарей образ того вечера на какой-то улочке, где отец подарил ей куклу, и где они виделись в последний раз. После его ухода остались только голос на магнитофонной бобине да характер, тряпка, а не характер, так говорила ей мать.
Довольно скоро в их доме вновь появились ухажеры. Для кого-то Нина строила из себя заботливую жену, курочку-хлопотунью, кому-то говорила, что не умеет готовить. Коко рылась в материной сумке, ища доказательства ее измен, плакала и вопрошала:
– А как же папа?!
– Папы нет! – и глаза у Нины становились злые, как у чайки, с затмением солнца вместо зрачка. Но отец был, был в привычке Коко занашивать носки до дыр, пользоваться зубной щёткой до тех пор, пока из неё не полезет щетина, а спустя годы слушать «DeepPurple». В эти моменты Коко ненавидела свою мать больше, чем, когда либо, больше, чем, когда та ела виноград, с громким хрустом пережёвывая косточки, или, когда с шумом зевала, или, когда хлопала в ладоши, широко растопырив локти, или, когда пела, больше всего, когда пела…
После той, последней, встречи отец долго не напоминал о себе, не приходил в гости и когда однажды позвонил, то был пьян и всё повторял: «Это папа, папа…», но Коко уже не помнила, что это значит и бросила трубку.
Звонить он перестал, не писал писем и, как говорили, куда-то уехал.
В ту пору Нина не испытывала недостатка в кавалерах, и вскоре у неё появился новый любовник, молодой, чернявый и озорной – любовь всей её жизни. Он носил длинные волосы, джинсовый костюм, любил музыку и жил с матерью. Правда, у него имелась собственная маленькая квартирка, в которой единственная комната, обклеенная плакатами с рок-звёздами, была битком набита грампластинками, кассетами и бобинами. В этой квартире он ночевал, водил сюда любовниц, однако предпочитал обедать у матери и жениться не собирался. Их отношения с Ниной длились много лет. Молодой любовник тем временем седел, но продолжал носить всё тот же джинсовый костюм и обедать у матери. Так не могло продолжаться вечно. Финал их романтических отношений пришёлся на то время, когда все вокруг паковали чемоданы и уезжали на поиски лучшей жизни. Оказавшись в стеснённых обстоятельствах, без работы и почти без денег, Нина продала отцовскую квартиру за бесценок, подхватила узлы и вместе со своей семьёй перебралась в маленький городок на севере, до которого было два дня пути по железной дороге. Её уже немолодой любовник, клятвенно обещавший отправиться за нею вслед, так никогда своего обещания и не выполнил. Их роман, длившийся столько лет, зачах на корню.