***
Маленький северный городок, окружённый со всех сторон холмами, поросшими розовым тимьяном, лесной земляникой и голубыми незабудками, сверху был похож на распластанную бабочку с цветными пятнами садов, домов и магазинчиков. Все улицы в нём устремлялись навстречу ветру, который никогда в этих краях не стихал, а лишь менял своё направление от северного (летом) на южное (зимой) и приносил с собою перемену сезона. Большую часть года в городе было грязно и уныло, зато весной, каждый двор зацветал яблоней, черёмухой и, наконец, сиренью, и тогда сиреневый ветер вихрем врывался в дома, раздувал занавески, точно паруса, раскачивал люстры, разбрасывал по полу сор и звал куда-то.
Город был настолько мал, что стоило о чём-нибудь подумать, как на другом его конце уже обо всём знали. Некогда здесь было много людей образованных и фортепиан много. С тех пор горожане, которые три столетия назад давали балы и платья выписывали из самого Парижа, порядком опростились, книги читать перестали и вели деревенский образ жизни: разводили огороды и варили варенье.
Летом город-бабочка приобретал вид совершенно курортный и сиял обнажёнными плечами и голыми коленками, вводил в заблуждение небрежностью одежд и соломенными шляпами обывателей. Он, по-южному переполненный солнцем и ничегонеделаньем, после полудня как будто и вовсе вымирал: пустые улочки, одурманенные разнотравьем никогда не стриженных газонов и трескотнёй кузнечиков, оживали лишь к вечеру, когда золочёная пыль медленно оседала на тёплые тротуары, но неторопливо прогуливающихся горожан бывало немного. Все ежевечерние заботы местных жителей сводились к тому, чтобы тщательно прополоть, не оставляя ни единого шанса какому-нибудь одуванчику, и щедро полить парнички и грядки, на которых весело зеленели салатные листья, огурчики, редисочка и прочая мелочь, без которой невозможно представить деревенскую окрошку… Вся эта зелень порою перемежалась сначала с тюльпанами: жёлтыми, красными и в полоску, – а затем поспевали и другие цветы.
С наступлением сумерек становилось значительно прохладнее, комары – надоедливее, пробирал озноб, и становилось совершенно ясно, что это и не юг вовсе, и небо, не такое чернильное, как на юге, нависает над городом прозрачным куполом. По ночам из чернеющих кустов густо звучала серенада сверчков, а где-то на окраине звонко брехала собака, разбуженная запоздалым прохожим: чьим-то любовником или, быть может, вором.