—Превосходно написано, —
равнодушно ответил барон. — Очень необычные цвета...
—Это портрет твоей дочери? —
Айварих, не дослушав, повернулся к Бадлу.
—Да, Ваше Величество, мой
знакомый художник Дорин Килмах написал его два года назад. Кроме
того, я сохранил платья и наряды дочери, теперь их носит моя
племянница. Стоило мне увидеть Маю, у меня не осталось сомнений.
Однако если Ваше Величество пожелает, мы уедем.
—Но ты же хотел её фрейлиной
сделать.
—Я мечтаю об этом, Ваше
Величество, моя благодарность не знала бы границ, но на всё ваша
воля, — Сайрон Бадл поклонился снова.
—Должен признать, твой довод
убедителен, — нахмурился король. — Что скажете, господа? —
обратился он к членам Королевского Совета.
—Как имя вашего отца? —
обратился к Самайе Уолтер Фроммель.
—Луций Бадл, ваша милость, —
смущённо ответила Самайя. Сайрон убедил её молчать о том, что она
не помнит имени отца и матери, заставил выучить имена всех членов
его семьи.
—А вашего деда?
—Его звали На... Найвил, —
Самайя запнулась, с трудом выдавив имя.
Дядя что-то продолжал говорить —
Самайя не слышала: она пыталась поймать знакомое чувство,
посещавшее её вместе с воспоминаниями. Вопрос об имени деда вызвал
отклик, откуда-то появилось другое имя — она его едва не
произнесла. Назер — так звали... Но если её деда звали Назер, то
кто тогда Найвил, отец Луция? Самайя запуталась, пытаясь понять,
откуда взялось новое имя. Или это дед по матери? Самайя напрягала
память, но сосредоточиться ей мешал разговор дяди и короля.
Тем временем дядя, похоже,
договорился с Айварихом обо всём, включая официальную церемонию
представления ко двору. К тому времени, когда Самайя снова начала
вслушиваться в их диалог, они говорили о другом портрете. Айвариху
так понравилась работа, что он захотел сделать заказ на свой
портрет. Сайрон пообещал, что Килмах прибудет во дворец завтра же;
оплату за его работу дядя брал на себя. Довольный Айварих, явно под
впечатлением от картины, сказал, что художнику подготовят комнату
для работы, и добавил, что ждёт Сайрона с его племянницей вечером
на торжественном приёме.
Покинув дворец, Бадл потянул
племянницу в дом Энгуса Краска, где они остановились. Ей нужно
переодеться и приукраситься, подмигнул дядя, раз отныне она —
фрейлина королевы.
День оказался таким насыщенным, что
к вечеру Самайя едва воспринимала окружающее. На приёме, среди
множества мужчин и женщин в пышных, дорогих нарядах, сверкавших
драгоценностями, она ощущала себя серой тенью, которая не видит и
не чувствует ничего, а скользит вслед за дядей, повинуясь его
движениям. Она не помнила, как оказалась дома и, едва сбросив
платье, заснула мёртвым сном.