Глаза под лоб закатаны
От ярых дум заранее.
Пожизненная каторга —
Дорога к тайным знаниям.
По староверческим скитам
Бежал от псов науськанных.
Где православный образ – там
И правду славят русскую.
Я соль земли на ус мотал,
У ведунов выведывал,
Что всюду рус казаковал —
Евразией заведовал.
В истории не напоказ
Калёной шашкой машем мы.
И даже в имени – Кавказ —
Есть половина нашего.
Сарматы мы и скифы мы,
И асы мы, и каски мы…
И от Карпат до Тихого
Летела даль казацкая.
Она – в крови у нас с тобой.
Дышу надеждой лютою,
Что поспевает русский бой
За бунтами да смутою.
Станичник, Стенька, сердце рвёт.
И, разинщиной рощенный,
Я трижды подымал народ…
А дальше – ваша очередь.
Чихал бы я на царский трон,
Да не с моими нервами
Смотреть, когда со всех сторон
Обрезали империю.
Ну вот, гляди, была рука
И нет, как нет Варяжика.
У моря Русского бока
Черны турецким пляжиком.
А вон горшком летит с плетня
Родная Скандинавия.
А вы-то думали: меня
Гольштейны обезглавили?
От их предательских имён
Пошла Отчизна ранами:
С екатерининских времён —
Гольштейн-Готторп-Романовы…
Сломаешь, к дьяволу, язык.
И как обнять, прикинь-ка ты,
Софий-Амалий-Федерик…
В одной Екатеринке-то?
Душа у Катьки не губа:
Дурна и меньше варежки.
Ей жмёт народная судьба,
Как на безногом валенки.
Надела русский псевдоним
Поверх немецких трусиков.
С Елизаветой взят Берлин,
А с Катькой сдали Пруссию.
За семилетнюю войну
У нас бы морда треснула,
Когда б она мою страну
Германцам не отрезала.
И саранче дала жратвы:
Чертям – черту оседлости.
И вот в характере Москвы —
Черты пархатой вредности.
Хотел я сабелькою трон
Почистить от акцентика,
Но били в спину Михельсон
И Деколонг прицельненько.
Хотел я плёткой казака
Взбодрить жидву дворянскую,
Да шпоры в жирные бока
Вонзить коню троянскому.
Полсвета – в пашню распахать,
Чтоб от Карпат до Тихого
Росла одна лишь благодать,
И никакого лиха нам.
Хотел Святую Русь вернуть
И жезл Ивана Грозного…
Да шеей воздуха глотнуть
Сподобился морозного.
Кому – под дых, кому – в лицо,
Кому-то – розог досыта,
А Пугачёву – «колесо»,
Чтоб докатить до Господа.
Ну, докатить-то докатил,
Да только не понравился, —
Ведь я при жизни первым бил,
Щекою не подставился.
Закрылись райские врата
Засовами и тучами.
И понял я, что у Христа
В героях – только мученик.
А мне в терпилах невтерпёж.
Я принял казнь играючи.
Меня и мёртвого не трожь.
Я – Емельян Иванович!