— Я услышал тебя, Синигами, и все
сделаю, как ты мне завещаешь, — ответил ей Брани, и я видел в
тусклом свете лучины, как мой дед по-отечески обнял Миуюки.
— Я утром оставлю письменные
указания, — добавила Миуюки, погасив лучину. — А пока пора ложиться
спать.
Два дня ушло на сборы и подготовку
трех кораблей, которые отправятся в поход. Собирались и мама с
папой. Из подвала нашего сгоревшего дома были подняты два сундука,
окованных металлом, испещренных множеством символов. Один небольшой
сундук был мамин, из него извлекли броню Синигами, в которой она
прибыла на этот остров, и ее оружие. Легкая кожаная броня с
тяжелыми наплечниками была увешана метательными ножами, а на ее
спине располагались два коротких меча и небольшой щит, который
вешался на руку.
Из огромного сундука отца, который
еле смогли поднять пятеро мужчин из рода Бёрнов, вытащили груду
железа, которую я бы использовал для танка, но никак не для доспеха
человека. Я зачарованно смотрел, как пластину за пластиной отец
собирал свой доспех, такой же черный, как и мамин. Но больше всего
меня поразило его оружие — двуручный меч и огромный щит, на котором
был выбит рисунок человеческого черепа. Нож, который также
присутствовал, напоминал свинорез, что используют мясники, лично
перерезающие глотки свиньям.
Когда я, находясь на руках Брани,
смотрел, как уходит корабль, то видел не вечно улыбающегося отца в
просторной рубахе, не заботливую маму в простом сером платье. На
меня с корабля смотрели два воина в черной броне: огромный рыцарь в
вороненой стали и воительница, которая оказалась боевым
некромантом. Именно так ее назвал дед Брани, а своего сына он
назвал, сплюнув на землю, рыцарем смерти. А тем временем с неба
падали первые снежинки, возвещающие о начале зимы, и в моем сердце
полыхала боль. Я понимал, что они могут не вернуться и я вижу их в
последний раз.
Дни проходили, а оттепелей так и не
было, зима начала властвовать над этими землями, и с каждым днем
морозы только усиливались. Брани первую неделю был весел и
старался, чтобы наша тоска по родителям не поглотила нас. Но вот
прошла и вторая неделя, а никаких вестей не было, и дед с каждым
днем становился более хмурым. Прошла без вестей и третья, и
четвертая неделя. По морю больше не ходили корабли, и когда прошла
шестая неделя, в поселении заговорили о том, что можно уже не ждать
ушедших, так как нашли обломки наших кораблей.