«Боже! Сколько же вы ещё будете ругаться?!» – взмолилась она про себя. Слушать крики ей совсем не хотелось, и она, несмотря на постоянные Иринины замечания «экономить воду», сделала напор посильнее, чтобы грохот воды заглушал доносящиеся до неё гневные выкрики.
***
Ей вдруг вспомнилось, как ещё вначале, когда она только стала у них работать, Ирина, всегда шокировавшая её своей прямолинейностью, сказала:
– Знаешь, что мне в тебе нравится? Ты с мужем моим не заигрываешь. А он, я знаю, на женское внимание очень падок… Я, когда тебя увидела впервые, честно говоря, расстроилась. Я женщину постарше и некрасивее ожидала… и, если бы ты хоть раз… я бы тебя сразу уволила! – закончила она свой монолог, из которого Антонина никак не могла понять, комплимент это, или угроза.
– Устала я уже от него баб отгонять! – уже, скорее, себе, чем ей, сказала Ирина.
Антонина хмыкнула – угрюмый, вечно недовольный Виталий, не нравился ей никогда. Она чувствовала большую неловкость от его тяжёлого взгляда. И, если в редких случаях ей приходилось оставаться с ним в комнате, она спешила в другое место, ища себе там заделье.
Но не в отсутствии какой-то симпатии, или даже неприятии к Виталию было дело.
***
Много лет назад, когда у неё родилась Варька, Тоня буквально слегла на несколько месяцев. Дома все понимали, что роды были тяжелыми, и она, вероятно, просто устала, болеет, но надеялись, что, как это водится, природа возьмёт верх, и нахлынувшее материнство залечит все раны – физические и душевные, и она снова, как птичка, будет щебетать над ребенком и, счастливая, встречать мужа с работы. Но дни шли, а Тоня всё лежала. Интереса к Варьке не было вообще. Дима в первый месяц после родов взял отпуск и терпеливо пеленал, качал маленькое, вечно кричащее существо, стирал пелёнки, приносил Тоне в комнату еду.
Несколько раз прибегала к ним пожурить, а потом уже и поругать, «залежавшуюся, как корову», свою внучку, бабушка. Но ни уговоры, ни слёзы, ни ругань не помогали, и вскоре Дима перестал к ней кого-либо пускать, полагая, что когда-нибудь всё само пройдёт, и жизнь станет прежней и даже ещё лучше. Он уже вышел на работу, но каждые три часа мчался домой, чтобы переодеть орущую, насквозь промокшую Варьку, и отнести её к Тоне «на кормёжку». И неизвестно, сколько бы длилась вся эта катавасия, если бы однажды Лариса, проезжавшая мимо их дома на «Скорой», не забежала проведать свою сотрудницу.