– Семьдесят восемь, двадцать три, – разорвал тишину истошный вопль, вломившегося в барак старосты, сопровождаемого, двумя дюжими надзирателями, – ты что, баран, оглох совсем или хитро-мудрый такой, из строя свалил, думал, авось забудут о тебе?
– Да не расслышал я видно, когда меня выкликали, – причитал несчастный, совсем щуплый, изможденный мужичок, прикрывая голову обеими руками, что никоим образом, не спасало его от многочисленных тумаков.
– Давай, мухой в строй, покупатель ждать не будет, у них такого мусора, вагон, и маленькая тележка, – продолжал орать староста, – бегом, еще спасибо скажешь, если не расстреляют. – Ну, а вы, что шары выпучили, интересно стало? – Не волнуйтесь сверх меры, не сегодня, завтра, и ваша учесть решена будет, – завершил он более сдержанно, закрывая дверь барака за собой, предварительно, пропустив пленного, сопровождаемого надзирателями. Взбудораженный, уже который раз к ряду, заметно поредевший, контингент, вновь, но теперь уже ненадолго, погрузился в ту же, господствовавшую над ним, еще некоторое время назад, тишину. Всех, кто способен был еще, хотя бы слегка, соображать, интересовало, – что же может означать, в данной ситуации, простое слово, «покупатель». А главное, чего ждать, от этого самого «покупателя»? Барак, медленно, но верно, наполнялся приглушенным шепотом. На нарах, в разных углах, высказывались и обсуждались различные варианты. Смысл большинства мнений сводился к тому, что покупать собираются их родимых, только непонятно, за деньги, или что называется, фигурально выражаясь, чтобы больнее, ударить. То есть, торговать будут как вещью, как скотом, или как рабами на невольничьем рынке, кому как больше нравится, тот так и понимай. Промелькнула еще одна, не пустяшная мысль, – жить будем, во всяком случае, пока, ибо, глупо приобрести раба, чтобы тут же его и загубить. Все эти догадки, спустя всего час, подтвердил один из двоих, вернувшихся на свое привычное место, пленных:
– Подбирали работников на какой-то химический комбинат, ну и пятерых забраковали, у нас профессии другие есть, – сказал он, кивая в сторону лежащего неподалеку от него, напарника по возвращению, – а троих по здоровью отфильтровали, те доходяги совсем, уж и не знаю, куда-то их сразу же, всех скопом, и отвели.
Мысль о предстоящей продаже в рабство, несколько покоробила Петра. Но он здраво рассудил, – насколько я разбираюсь, рабство это; лишение права, быть нормальным человеком, иметь такую же свободу, как хозяин. Это; подневольный, каторжный труд, от зари до зари, на благо хозяина, это; ограничение передвижения, куда бы тебе ни захотелось, и общения с кем захочется. Если у тебя, это все было, и вдруг, ты лишаешься всего этого то, наверное, стоит переживать об утраченном благе. Но плен, мало чем отличается от рабства, разве что, более почетным способам попадания в неволю, но тут, как говорится, возможны варианты. А, что значит, сама смена статуса? По сути ничего не меняется, в твоем, по-прежнему незавидном, существовании, и как обычно, все дело в мелочах, куда попадешь, к кому попадешь, повезет, не повезет.