– Нет, – сказал Егор, – не ясно. Что толку от вашей жизни? Что вы создали за свою историю? Душой природы себя объявили, в разные личины рядитесь, то птичкой, то паучком, то елочкой станете. Хорошо вам так, наверное, ни о чем думать не надо, живете, как деревья, что тыщу лет назад, что сейчас. И что изменится, если вы и вовсе вымрете? Кому вы нужны? Нет, Лицедей, только наш путь и был верным, пусть трудным, пусть ошибались мы, но только мы, люди, в ответе и за себя, и за природу. Это не вы, а мы – душа природы, плоть от плоти ее, кровь от крови. А вы паразиты, приспособленцы. Вот теперь мне и ясно. Ну ладно, прощайте, Лицедеи, пошел я.
– А никуда ты от нас не денешься, – спокойно сказал мужик и затуманился, исказился телом, разбух и стал распадаться на части.
Егор отвернулся от неприятного зрелища.
Даже гадать не хотелось, во что сейчас превратится Лицедей.
А превратился он в стаю разноцветных бабочек, больших и маленьких.
И бабочки, не размыкая строя, поднялись вверх, к вершинам деревьев, и пропали из вида.
– Чтоб тебя птицы поклевали! – прокричал вслед Егор, и обратясь к Маше: – Ну, а ты чего ждешь? Давай в ящерок превращайся, в букашек-таракашек, в бабу-ягу, в медведя, в сохатого, в черта рогатого. Ну, что стоишь, Машенька? Все равно таких девушек не бывает.
– А такие бывают? – спросила она и, поколебавшись в воздухе, превратилась в большую яркую птицу с девичьей головой.
– Бывают, – твердо сказал Егор, не отворачиваясь. – Птица Сирин называется или Алконост. Эка невидаль! Давай теперь, пой свои песни, завораживай меня. Все равно я тебя не боюсь.
– И запою, – сказала птица.
И в самом деле запела. Пела она хорошо, только слов в той песне не было и чудилось Егору, что тайга вокруг него изменяется, и он сам растворяется в ней, в каждой жилке листа, в каждой твари, в каждой песчинке, и ощущение это было новым для него, непривычным, странным, но все же приятным, и ему даже противиться не хотелось этой песне, а слушал он ее, и вот – он уже не он, и не Егор он вовсе, и тела нет у него, и душа рассыпалась средь деревьев…
Кто-то ходил в темноте, поскрипывал половицами, шмыгал носом, всхлипывал, пришептывал, шлепал босыми ногами, и временами чьи-то мягкие лапы касались Егора. Веки у Егора тяжелые, открыл он глаза с трудом, разлепил ресницы и увидел, что лежит на кровати, в той самой квартире, откуда ушел после развода. Ночь на дворе, луна в окно смотрится, тихо вокруг.