От такой наглости притихли даже
демоны, а после разразились азартными воплями:
— Бой! Бой! Бой! — ревела
свора и трясла кулаками.
Рыцарь щелкнул клешней —
и все заткнулись, будто нажал кнопку «mute»
на пульте.
— Хочешь подраться, герой?
— хохотнул вожак. — Ну, давай подеремся.
— А на что деремся-то? — встал,
пошатываясь, и вытер разбитые губы предплечьем. — Не на интерес же?
Давай ставку.
— Ставка! Ставка!
— тут же поддержали бесноватые.
Самое важное, что извлек
из общения с Хирой, так это то, что азарт для темных
подобен воздуху. Жить без него не могут, и если умело
давить на клапан, можно вырвать себе немного бонусов.
И отказаться нельзя: во-первых, Владыка не одобрит,
во-вторых, «пацаны не поймут». Вожаков подобных однорогому
слушаются лишь потому, что те день за днем наращивают
авторитет. Но потерять зарабатываемое годами влияние можно
в одночасье, проявив слабость и дав заднюю. А отказ
от пари — это самый настоящий зашквар, после такого уже
не отмоешься.
Клешня встал напротив, и чтобы
посмотреть в щель забрала, пришлось до хруста в шее
запрокинуть голову.
— Вот моя ставка: выстоишь
в поединке три минуты — и подружку не тронут
до прибытия Каравана.
— Не-а, — тряхнул
спекшимися прядями. — Всех нас.
— Хм... — урод хотел
оглянуться в поисках поддержки соратницы, но вовремя
остановился. Нерешительность — вернейший путь лишиться звания.
Сомневающиеся командиры не нужны никому. — А сам что
ставишь?
— Три желания, — махнул
пальцами перед шлемом. — Что захочешь —
то и сделаю.
— Едрить ты борзый, паря...
— рыцарь ада фыркнул, но от былого бахвальства
не осталось и следа. — По рукам.
— Что мне твоя рука?
— оскалил покрасневшие зубы. — Поклянись Тьмой.
Плац накрыла тишина — казалось,
сам вездесущий ветер перестал свистеть в бойницах. Черти
в выжидании уставились на главаря, а в голову
закралась чужая, но до безумия приятная мысль:
«Да! Так их, мать твою. Так
их!».
И чуть позже добралась вторая,
менее льстивая:
«Но желания зря поставил.
И ладно бы одно, а то целых три. В себя
поверил, что ли?».
Клешня замешкался,
и с каждой секундой промедление становилось все более
опасным. Конечно, никто всерьез не верил, что я смогу
победить в споре, но клятва Тьмой — нерушима.
Скрепленный кровью договор можно нарушить — найти лазейки,
кривотолки, переврать условия в свою пользу,
а с клятвой все куда проще: дал — сделал, или
пропал. Без особой надобности ее не произносят,
и рыцарь вполне мог сказать что-то вроде «Тьма — только
для темных, светлых это не касается». И с точки
зрения дьявольского делопроизводства был бы прав
на двести процентов, но во фракции, где идет
бесконечная подковерная борьба за власть лучше не давать
повода для шепотков за спиной.