Счастье, что на руинах моих несбывшихся ожиданий сразу выстроился новый пантеон художников, которых привычная история искусств не то, что совсем не чтит, но все же числит где-то в третьем-четвертом ряду, среди малопопулярных. Фра Анжелико, Филиппо Липпи, Учелло, Джованни Беллини – вот мастера, которых непосредственный контакт категорически ставил теперь на первые места.
Тогда впервые почувствовала многих великих, о которых знала, что велики, но не могла по-настоящему понять их специфические гармонии – Джотто, Пьеро делла Франческа, Веронезе, Караваджо.
Здесь не место для искусствоведческих рассуждений или психологического анализа причуд моего «итальянского зрения», может быть, успею написать об этом в другой книге. Как бы там ни было, живописных переживаний было в избытке. И всю дорогу мне остро не хватало присутствия моего мужа, который один мог понять и разделить эти мои страсти.
Через долгих девять дней мы прилетели назад, в Москву. Боже, какой контраст!
Из аэропорта приехала к мужу и с порога говорю:
– Как жаль, что тебя не было со мной!
А он смеется и вынимает из нагрудного кармашка полоску бумаги, оторванную от газеты. Там его рукой написано:
– Как жаль, что тебя не было со мной.
Выход из тела
В 1990 году мы с мужем и свекровью переехали на улицу Остужева, которой позже вернули ее исконное гордое имя: Большой Козихинский переулок. Тут начался один из самых тяжелых в моей жизни периодов.
На самом деле, он начался еще раньше, в трехэтажном белокаменном доме на 1-м Колобовском, где мы жили до этого. Помню себя в этой квартире усердно читающей по вечерам детективы, а также вяжущей шарфы и безрукавки, чего не случалось ни до, ни после этого – верный признак глубокой депрессии.
Однажды мы с мужем вернулись поздно с какого-то спектакля (тогда мы часто ходили к Левитину в театр Эрмитаж). Свекровь уже спала, а из-под входной двери текла вода – прорвало трубу в ванной. Полночи мы черпали эту воду, ожидая приезда аварийной команды. Но заплатка на отдельной проржавевшей трубе не решала проблемы ветхой сантехники в целом. А у нас по стенам висели картины Владимира Вейсберга, учителя моего мужа. Муж покупал их у разных случайных владельцев, чтобы потом передать в музеи. Для холстов такая влажность могла оказаться губительной, и это пугало.