Сережа Русаков за первой партой. Светлая голова, отличник. В секцию вместе ходили. Игорь Высоцкий, друг детства. Всегда смеялся его, Павла, шуткам. Так и пронесли эту детскую дружбу через всю жизнь. Даже после развала страны, ставши взрослыми, старыми мужиками. Галя Шульц, Олеся, Света Будылина, Ира Шамрай – маленькая, худенькая, но красивая, как кукла. Близнецы Покачевы – два мелких тихушника, черные копатели. Как-то, зайдя к ним в гости – в соседнем доме жили, – он ошалел от груды ржавого оружия, ведер с патронами и пирамид из немецких касок на балконе. Куча МП, остовы мосинок, ППШ, люгеры, ТТ и даже один вполне себе сохранившийся МГ. В это время понятия «черный» еще не существовало, да и копать особо не нужно было. Во время войны здесь шли страшные бои, и их эхо в восьмидесятых еще частенько отдавалось смертями нашедшей мину или гранату детворы.
– Зачем вам столько? – оглядывал арсенал Павел. Тихие, ничем не выделяющиеся в классе пацаны быстро закрыли перед его носом дверь и попросили никому не рассказывать.
Лена Швец. Огромные синие глаза и острые детские коленки, торчащие из-под парты. Первая любовь. Со всеми атрибутами беззащитности. Слезами в подушку, стоянием под окнами и мечтами о рыцарском подвиге на глазах любимой. Сейчас, в этом времени, она, глядя на него, легонько ухмылялась, осознавая свою девичью над ним власть.
– Проходи, садись, – взбодрил его голос учительницы. Она так и не повернула в его сторону голову. Павел поискал свободное место. Все сидели по парам. Девочки с девочками, мальчики с мальчиками. Несколько мест пустовало, осталось угадать, которое его. В левом ряду одно, рядом с рыжей толстой девчонкой – имени он не помнил. В среднем – два. Вадим Матвиенко и Андрей Щербина сидели в одиночестве. В правом ряду за второй было место рядом с Витькой Позигуном, который обогнал его на Бродвее. За последней партой сидела девочка, которая на тот момент только появилась в классе. Он тогда был настолько увлечен своей безответной любовью, что просто не видел никого вокруг и на новенькую не обращал особого внимания. Маша, кажется. Точно, Маша.
Вообще, новенькие – это каждый раз было событие. В это время люди не были мобильны, место жительства меняли редко. Исключением был нефтяной север, куда потянулись за длинным рублем. В том числе и его отец, живущий сейчас где-то в общаге посреди замерзшей тундры. Сформировавшийся за семь лет костяк класса долго отторгал вновь прибывших. Прощупывал, принюхивался и либо принимал, либо делал изгоем. Маша сходу, без всяких обнюхиваний попала во вторую категорию. Слегка косящая, нескладная, с дурацким ранцем и огромным бантом. Выглядело это для семиклассницы решительно дико. И еще она всем улыбалась. Без повода. Это пугало. Павел вспомнил, как Ираида представила ее классу в первый день. «Здрасти вам, ребята!» – искренне крикнула она, стоя у доски. Ребята заржали. Она мужественно перенесла. Продолжая натужно улыбаться, как было принято, коротко рассказала о себе, прошла на указанное ей место и, уже сев за парту, украдкой смахнула слезу. Павел видел. «Дура косая!» – вспоминал он, как ее гнобили. «Не надо так», – бормотала она, отворачиваясь.