А как иначе? Все ведомства Громыко и все вообще дипломатические учреждения за границей были буквально прошиты гэбэшниками. При Сталине гэбэшники знали, что их время от времени сменяют, то есть что старым кадрам позорной смерти не избежать… Новые, послесталинские, их коллеги ничего такого не боялись – они были всемогущи.
При Брежневе даже послы ссорились с собственными женами только на улице, а не в стенах посольства. Но и на улице разговаривали, отвернувшись друг от друга: боялись, что слова прочитают по шевелению губ… Это не я выдумала, это рассказал мне сын видного загранработника…
Словом, политика советского государства при Брежневе никак не соотносилась с «современным мировым развитием», о котором власть должны были будто бы информировать ученые из ИМЭМО – как раз наоборот… И с этим volens nolens надо было считаться руководству института.
Поэтому так важно, по-моему, отметить, что все академики – и в первую очередь академик Иноземцев, который долгие годы возглавлял ИМЭМО, – безусловно, были порядочными людьми.
Д. Е. явно повезло. Хотя даже везение в то время было относительным.
1960-е воспринимаются сейчас как более-менее свободные, даже прогрессивные. Однако интеллигенции в СССР, за исключением небольшой кучки столичных гуманитариев, никакой прогресс не коснулся, она продолжала жить, «под собою не чуя страны».
«Мальчики в коротких штанишках» – так в будущем назвали «команду» Егора Гайдара, нашего великого реформатора, – по-прежнему работали в своих закрытых институтах, лабораториях и конструкторских бюро, по большей части засекреченных. А некоторые и жили в закрытых, засекреченных городах. Я не говорю уж об академике Сахарове – создателе водородной бомбы.
Застой, конечно, был не так опасен, как сталинизм, но тоже отвратителен: люди по-прежнему врали, фальшивили, старались обмануть и других, и себя. Двуличие, трусость, отсутствие всякой инициативы изъязвляли все общество.
В ИМЭМО бóльшая часть сотрудников была занята экономикой зарубежных стран, немного меньшая – политикой.
Сектор, который много лет возглавлял Д. Е., занимался политикой.
Естественно, ИМЭМО, как и всякое государственное образование, подчинялось неумолимым бюрократическим законам и, стало быть, все расширялось и расширялось. И до того расширилось, что построило себе на Юго-Западе Москвы, на Профсоюзной улице, небоскреб – высотное здание в 21 этаж, – где с трудом уместились 1200 институтских сотрудников