– Чей это сон, а? – потяну за рукав Браги. – Кто вообще смотрит такие сны?
Упаду в подушки.
Почувствую Димку через простыни и одеяла.
И голос прозвучит эхом, наполнит звенящую пустоту запахом, движением и жестом. Отмахнётся от сигареты, отодвинет кофе, покружится на белеющем подоконнике.
– Почему мне не надо, чтобы ты летала в своих снах? – засмеётся. – Нет ничего хуже бабочки или птицы.
– Почему?
– Потому что люди всегда закрывают глаза заранее, так и не разглядев полёта. Они как рыбы, и у них немая душа.
– Тогда что мне делать?
Димка пожмёт плечами.
– Иди дальше! Где-нибудь будет выход.
Я отыщу свой кособокий рюкзак и шагну на качающийся мост.
Два самурая встретят меня на той стороне и нальют саке.
Дымящаяся гильза крутится в руках.
– Попала? – удивляются.
– В глаз попала, а могла в сердце.
Лежу потом на холодном лунном грунте, делю звёздное небо на части.
Щека к щеке.
– Интересно, а на Луне холодно?
Димка смотрит на меня и улыбается.
Он всегда улыбается.
Один из двенадцати.
Один.
Двенадцать.
Впереди нас поля, утыканные телеграфными столбами, и потрескавшийся асфальт с еле заметной разделительной полосой.
Ноги вязнут в мокром грунте.
– Ты давно с нами? – один из двенадцати кладёт мне руку на плечо.
– Год или больше. – Отворачиваюсь.
У него ковбойская шляпа и позолоченная маска с птичьим клювом.
– Послужной список большой? – Его рука на плече тяжелеет.
– Короткий!
Белеет коробок придорожной закусочной.
Браги – голый, с обломками крыльев за плечами, с ног до головы покрытый рубцами и язвами, равняется с нами. На шее у него ошейник. Белая чёлка свисает на глаза. Из остатков крыльев торчат полые кости.
– У тебя ещё всё впереди, – его глаза смеются. – Совсем всё!
Утро опускается за горизонт, и солнце оказывается прямо на ладонях. Огромный шар из дутого жёлтого стекла.
Сажусь на корточки, и солнце катится по пожелтевшей траве куда-то в овраг.
– Запомнишь хоть нас? – Один из двенадцати заглядывает мне через плечо: – Или ты только сны запоминаешь? Хотелось бы, чтоб помнили.
И Браги достаёт мольберт.