Йенс приходился мужем Ханне Леманн, той самой пекарше, с которой я по неосторожности разговорилась по душам. Хотя, если уж взять на вооружение принцип не грешить против истины, в отличие от нас с Эбертом, Йенс и Ханна не были официально зарегистрированы, и их союз скорее подходил под определение гражданского партнерства, более того, Ханна до сих пор получала хорошие деньги в качестве алиментов от отца Мии и Леони, а Йенс выплачивал содержание своей бывшей жене в соответствии с семейным правом Германии, разительно контрастирующим с законодательными нормами покинутой мною родины. Так что супругами Йенс и Ханна были примерно такими же, как гусь со свиньей товарищами, да и под одной крышей они не проживали уже в течение довольно длительного периода: Ханна шиковала в трехуровневом коттедже с бассейном и сауной, а Йенс постепенно опускался на самое дно в старой развалюхе под Хорнебургом, напрочь лишенной элементарных удобств и, на мой взгляд, не пригодной даже для содержания в ней домашнего скота. Регулярно наблюдать этот непередаваемый кошмар мне было вдвойне тяжело – не буду прибегать к избитым метафорам вроде обливающегося кровью сердца, но знать предысторию событий и видеть, в кого превратился Йенс, с каждым днем становилось всё невыносимей, тогда как все остальные воспринимали происходящее как само собой разумеющееся.
Я познакомилась с Йенсом уже после того, как его затяжное падение в пучину безысходности приобрело неуправляемый характер, и когда мне взахлеб рассказывали о его прежней жизни, я, признаюсь честно, изрядно сомневалась в достоверности поступающей информации. Но Эберт лично показывал мне здание, где еще недавно торговая компания Йенса арендовала служебные и офисные помещения, а Ханна и не пыталась особо скрывать, за счет чьих колоссальных финансовых вложений ее скромное жилище столь радикально преобразилось по степени комфортабельности. Было трудно вообразить, как всё это очевидное благополучие могло столь внезапно рухнуть: фирма разорилась, деньги кончились, Йенс беспробудно запил, и вскоре без излишних церемоний был отправлен «любящей женой» с глаз подальше, а точнее, выселен в Хорнебург. Так, в свои сорок пять, Йенс оказался на обочине, и если первые год-полтора он еще худо –бедно сохранял человеческий облик, и мне порой доводилось видеть его помытым, побритым и относительно прилично одетым, то в последнее время он окончательно потерял вкус к жизни и неумолимо приближался к точке невозврата. Клянусь, я бы очень хотела опровергнуть свои подозрения касательно Ханны, но я все чаще ловила себя на предательской мысли, что в нынешних обстоятельствах смерть Йенса станет для нее лучшим вариантом покончить с этой пародией на брак. Прагматичная, расчетливая женщина, разменявшая пятый десяток и обладающая невероятно цепкой житейской хваткой не только не пыталась вытащить Йенса из трясины, напротив, она прямо и косвенно подталкивала его к самому краю бездонной пропасти. Судя по всему, у Ханны уже созрел четкий план на случай кончины гражданского мужа, и, выжав из Йенса всё, что можно, она собиралась уверенно двигаться дальше.