О внуках догадался еще Егор, но окончательно сопоставил
информацию уже я. Благодаря урокам и рассказам нашего героического,
как оказалось, деда – кто есть кто в империи, я знал на
отлично. Причем не просто так, а с биографией, родней, имуществом и
прочими полезными сведениями. Когда другим детям читали
«Муху-Цокотуху» (да-да, Корней Чуковский был и здесь!), нас с
Митькой знакомили с деяниями значимых фамилий, с полным раскладом
по лицам. И надо сказать, было это совсем не скучно. Умел дед
ко всем найти подход.
Так вот, возвращаясь к Милославским: были у деда и фотки юного
Тихона Сергеевича. Это сейчас он старый, бородатый и весь из себя
вальяжный, а в молодости был тощим парнишкой с характерным прищуром
и фамильной родинкой на шее. И вот на него-то молодого и были
страшно похожи два брата со старших курсов. И хоть выдавали
они себя за других, Егор точно видел, что родство меж ними и
Милославскими – самое близкое. Только Егору не особо это
интересно было, в училище многие под чужими фамилиями жили.
А вот я нашел, как этот факт использовать к своей выгоде.
Когда перестал трястись, поймал кураж и так точно повторил
дедовы интонации, что, похоже, перестарался. Я даже успел
подумать, как бы Тихона Сергеевича кондратий на радостях не
хватил.
А ведь дед-то у нас круче Бонда, получается, был. Вертелся
в этом великосветском гадюшнике да шпионил за всеми.
А вечерочком, видимо, царю сказки наподобие наших рассказывал.
Чтоб тому спать спокойнее было. Эх, дед, жаль, что тебя больше нет.
Ты б такого гадства не допустил бы… Ну хоть за науку спасибо,
выручила.
После моего триумфального выступления мы с Григорием метнулись
прочь от интерната. Гвардеец ненавязчиво задал направление и привел
нас на окраину Москвы, в частный сектор. Почти сутки мы провели в
каком-то заброшенном домике, о котором Григорий божился, что его
«ни в жисть не свяжут, как есть» с ним. А на следующий
день Григорий умотал на разведку, а я остался «на хатке жены деверя
троюродного племянника». Подчинившись личной паранойе, тщательно
обыскал дом, но ничего не нашел. Вышел во двор, что было
строго-настрого запрещено Григорием, осмотрелся. Ничего особенного.
Грязная по весеннему времени улочка, покосившийся забор, пустая
будка. Задний двор выходил на какой-то вонючий ручей, за которым
виднелись поля и длинная петля железной дороги. От скуки перебрал
рюкзак, прихваченный Григорием для меня. Добротная неброская
одежда, сухпай, отдельно немного денег, но явно не мои – моя
нычка была поскромнее. Всё как я просил.