Адам сидел в кресле напротив, вытянув длинные ноги в чёрных кроссовках. Хотя кроссовки были уже немолоды – Том сам купил их в Пустом доме ему на восемнадцатилетие, – они по-прежнему выглядели новыми и вовсе не потому, что Адам надевал их лишь по особым случаям. Так было со всей его одеждой, со всеми вещами: он заботился о них тщательно, почти фанатично, и они годами не теряли вид. Сколько бы Том ни посмеивался над тем, как Адам настойчиво оттирает почти невидимый след шариковой ручки с кожаной сумки, эта чёртова сумка выглядела как в тот самый день, когда мальчишка получил её в подарок от покойного отца. То же было с его мебелью, посудой, книгами, да и всем остальным, – Адам содержал их не просто в порядке, он часами вытирал с них пыль, обрабатывал защитными средствами, удалял едва заметные пятнышки. Благодаря таким стараниям его тесная студия в этом полузаброшенном районе на отшибе города казалась не убогой норой, а не лишённой вкуса холостяцкой квартирой, а сам Адам мог сойти за благополучного служащего банка, которому не приходится пересчитывать деньги перед каждым походом за продуктами.
Адам открыл глаза и повертел головой, разминая затёкшую шею – похоже, тоже заметил перемену погоды. Потянувшись к кружке, он глотнул остывший кофе и поморщился.
– Да, уже не сделаешь вид, что всё ещё август.
– Брось, когда в последний раз ты видел такой тёплый октябрь?
Он не ответил, а Том вдруг подумал, что ляпнул не то. Вот болван. Единственная осень, которая запомнилась всему городу небывалым теплом, случилась в тот год, когда Адам впервые попал в Управление. Мягкий свет, фантастические краски, город будто окутан волшебной дымкой. С улицы уходить не хотелось, и даже патрульные в кои-то веки выглядели довольными жизнью, а их нашивки в виде ангельских крыльев красиво играли на солнце. В такое чудесное время не могло произойти ничего плохого, ведь даже самые жестокие сердца наслаждались последним за год теплом.
Все, кроме Алмазных Псов. Эти твари не знали простых человеческих радостей, потому что попросту не были людьми.
Том поспешно отогнал от себя образ избитого подростка с кровоподтёками по всему телу. Это было последнее, о чём он хотел вспоминать сегодня, но было уже поздно. Бросив взгляд на Адама, он понял, что тот мысленно увидел ту же картину. Чёрт, как легко всё испортить одной дурацкой фразой. С другой стороны, Тома угнетала необходимость обдумывать каждое слово, ведь на любое счастливое воспоминание у всякого человека находилась парочка горьких, и проще уж тогда вообще не бередить память, чтобы ненароком не наступить на больную мозоль себе или своему ближнему.