S.I.
К трем часам ночи было слышно, как под окнами спящих жителей Черапунджи стонет от засухи сырая земля. Деревья трещали по швам: древесная кора вздымалась и лопалась, образуя новые пузыри. Все вокруг стонало от обезвоживания.
Люди изнемогали от жажды, отчего их сны были омрачены миазмами скверных ощущений. Лишь дом Крафтов хранил прохладу – никто не страдал.
Никто, кроме маленького Джим-Джима.
3 июля 1861
Зеленый лес благоговеет перед маленьким мальчиком: все коряги перед ним будто исчезают, а утренняя роса расползается по коже, приятно освежая ее. Пылкой страстью, переплетенной нитью азарта, ребенок следует в глубь леса за мелодией, насытиться которой не в силах.
Джим смело ступает по грязи. В его душе пылает любовь: вера в людей, пусть даже те и приносят ему боль; вера в жизнь, пусть даже та и заставляет его грустить порой; и вера в себя, как в прекрасный кувшин, в котором пересекаются силы всего того, что его окружает.
Раскинувшиеся свободолюбивые ветви извиваются, гармонируют с женским голосом, подобно мембране, усиливая потоки торжественного песнопения.
Джим приближается к поляне.
На срубе дерева сидит женщина: голова ее опущена вниз, а мелодия, которую она тянет нараспев, поглощает воздух вокруг мальчика, оставляя для дыхания лишь звуки. Джим ныряет в толщу неизведанных вод с головой. Тяжесть погружения дала ему шестое чувство, подобно жабрам, необходимым на новой глубине.