Фештан нар Толл
сжал загадочный клинок в ослабевшей ладони и подумал, что смерть –
достойная плата за то, чтобы освободить этот восхитительный
свет.
Старые башни Лакланской крепости
гостеприимства не сулили. Самый дальний форпост империи воинственно
ощетинился в сторону Рундкара, обещая северянам суровый прием.
Толстые стены из темного камня высились над топями и сливались со
свинцом небес – все здесь было серым, мрачным, безнадежным. Брайс
Аллантайн ненавидел эти места.
—
Идут, ваша светлость, — сообщил часовой, обернувшись к
правителю.
—
Сам вижу, — огрызнулся Брайс, тут же пожалев, что прятал страх за
раздражением. — Прикажите впустить, но глаз с этих дьяволов не
спускайте.
Солдат злорадно улыбнулся.
—
Как прикажете, господин. Обыщем каждую вошь на их
бошках.
—
Оружие – не главное, — предостерег секретарь Брайса – тощий монах с
лошадиным лицом и печальными глазами. — Отнимите у них все травы.
Они заколдовывают растения! Их знахари умеют такое, что…
—
Верю, брат Кюндаль, — мрачно отмахнулся Аллантайн. Неуместные
суеверия церковника вызывали у него раздражение, но сейчас спорить
сил не было. — Травы тоже отберите.
Герцог Освендийский печально взирал на ручеек
людей, двигавшихся к крепости со стороны севера. От Рундкара и
земель мецев Освендис отделяли дни пути через болота. И раз
переговорщики преодолели такой путь, значит, встреча, по их мнению,
того стоила.
Брайс тяжко опустился на скамью, скрестил
руки на объемном животе и взглянул на секретаря. Насколько жалким
был этот брат Кюндаль, но сейчас Брайс сам себе казался куда
никчемнее. Он постарел и стал грузным. Ноги плохо слушались, его
мучили одышка и подагра, а на лошадь и вовсе было страшно
забираться. Наверняка вся эта солдатня над ним потешалась,
сравнивая с блестящим военмейстером Офроном Аллантайном –
двоюродным братом Брайса. Вот уж кого в Освендисе почитали, даром
что кузен давно обосновался в Миссолене. Наверняка сравнивали и с
могущественным отцом Брайса – тоже не в пользу сына. О, как
стелился Миссолен перед Ирвингом Аллантайном! Даже когда отец
одряхлел настолько, что почти перестал ходить, Брайс, как и весь
имперский двор, все равно панически боялся его гнева. Боялся и
ждал, когда же смерть заберет этого вредного немощного пердуна. Но
старого канцлера уже давно не стало – и никакого облегчения это не
принесло. Наоборот, отцу посчастливилось уйти еще до начала
истинной смуты в империи. Брайс слишком поздно осознал, как ему не
хватало присутствия старшего родича, его советов и холодной, но
надежной поддержки. Теперь полагаться было не на кого, и Аллантайн
мог рассчитывать лишь на себя. Беда была в том, что на себя Брайс
стал бы полагаться в последнюю очередь.