День плавно перетекал в вечер, небо темнело, а мы всё продолжали гулять и веселиться. Оля, выпив шампанского, сбегала домой и вышла оттуда накрашенная, и в таком коротком платьице, что у меня загорелись глаза, и прочие жадные до удовольствий, места….
Слава, который постоянно мне подливал и говорил «Смотри, как умеют пить офицеры!» (из чего я сделал логический вывод, что офицеры пью как лошади), замер с открытым ртом, а потом, сглотнув, выпалил:
– Ну, Оль, ты даёшь – полный отпад!
Ольга игриво подпрыгнула и на миг все увидели её славную попку… Я налил водки и судорожно выпил.
«Держи себя в руках, держи себя в руках. Будь человеком! Тут её муж, её сестра. Ты в гостях! – говорил мне мой разум. Но моё озорное мужское сердце упрямо твердило – Не будь мудаком! Вперёд и пошло всё к чертям! Завтра она уедет. Навсегда! Вперёд! Sturm und Drang!»
От этого внутреннего дуализма я окончательно потерял голову, и стал пить со Славиком наравне, без Сергея, который сидел сонный и осоловевший.
– Мужик, – говорил мне Слава и наливал ещё. Он действительно был неутомим.
Я пил и думал: «Когда же я упаду, сейчас или от следующей рюмки?» Но я всё не падал и не падал, и тщательно старался закусывать. Пока что это помогало.
Потом мы танцевали. Оля учила меня и Славу движениям танго. Это было нелегко, так как все мы изрядно набрались, а изумительные Олины ножки будоражили меня до дрожи в коленях. Когда она ненароком касалась меня своим наэлектризованным телом, у меня от желания темнело в глазах и топорщило брюки. Что бы скрыть это, я был вынужден отказаться от танго и снова сесть за стол.
– Я на секундочку, – совершенно трезвым голосом сказал мне натанцевавшийся Слава.
Он встал и пошёл напролом через куст сирени и крыжовника к беседке в дальнем углу участка.
– Я сейчас вернусь, Лех, – спокойно говорил он на ходу, – наливай пока.
Дойдя до беседки, он обошёл её кругом, помочился на цветы, потом вошёл внутрь, рухнул в натянутый там гамак и громко, заливисто захрапел. Как выяснилось – до утра. Я облегчённо вздохнул.
Тут удачно подоспела уха. Её цвет, аромат и вкус описать просто невозможно. Амброзия в своём чистом и первозданном виде, и ничего другого сказать о ней было нельзя. Мы ели её с жадностью и исступлением, и не остановились, пока она полностью не закончилась. Потом так же дружно, под стоны блаженства, была полностью уничтожена и жареная стерлядь.